На дне XXI века

Яна Чичина

Шекспир называл весь мир театром, а вот театр в последнее время все больше стремится стать жизнью. Этому стремлению особенно подчинены документальный и социальный театр, формы которых стремительно развиваются, предлагая все новые и новые способы погружения зрителя в реальность, как правило, довольно жестокую.

Режиссер Михаил Патласов уже давно известен петербургскому зрителю документальными спектаклями об убийстве антифашиста в центре Питера («Антитела») и о подростке, застрелившем из ружья одноклассника («Шум»). Этой весной Патласов поставил новый спектакль, направившись от документалистики в острую социальность.

«НеПРИКАСАЕМЫЕ» — спектакль-проект о бомжах, людях без определенного места жительства. У каждого такого человека за спиной своя история, порой куда страшнее, чем способно нарисовать воображение, и уж тем более неизмеримо жестче сюжетов современных ток-шоу. Это не сказки. Это череда рассказов о сломанных судьбах, и каждый такой рассказ уже сам по себе мог бы стать сильным местом в спектакле. Но режиссер пошел еще дальше — он вывел на сцену не актеров, а людей, переживших свои сюжеты и ставших у Патласова одновременно персонажами, авторами, рассказчиками. Они сами выходили в центр и, щурясь от света прожекторов, переминаясь с ноги на ногу от стеснения, передавали зрителям ситуации из жизни.

Во главу угла оказалась поставлена сама натура — без прикрас, обескураживающая эффектом неподдельности, несделанности. Главный вопрос звучал изнутри характера, организма, судьбы: почему они оказались на улице, буквально на самом дне?

Иногда вместе с реальными участниками на сцену выходили профессиональные актеры. Они либо начинали монолог своего героя, а потом передавали текст в его руки, либо вместе с ним на два голоса говорили об одной судьбе. Словно воочию давая опору, поддержку, без которой судьбу не поднять.

Первый показ спектакля проходил в Аннекирхе — разрушенной лютеранской церкви. Можно представить, насколько сильно сработало это сочетание — судьбы людей, разрушенные до основания, в декорациях такой же разрушенной церкви, стены которой, как и души этих людей, представляют лишь останки, руины.

Спустя месяц второй показ спектакля прошел в Шереметевском дворце. Мягкие бархатные кресла зрительного зала, сияющие люстры, барельефы под высоченным потолком — во всей этой роскоши истории людей с самых низов кажутся чем-то совершенно нереальным. Вокруг позолота, а перед зрителями почти три часа стоят люди, прошедшие через самый откровенный ад, который существует в реальных измерениях нашей жизни.

Есть истории, которые еще можно хоть как-то объяснить, проанализировать, понять: сбежавший из дома парень, у которого умерла мама и запил отец; девушка, вынужденная отдать двоих детей в детский дом; мужчина, лишившийся комнаты и живущий в подвалах… Но ряд людей выстроен по нагнетанию, доходящему до необъяснимого кошмара, до физически невообразимого беспредела: девушка, которую муж подсадил на героин; парень, которого насиловали в детдоме с 10 лет; мужчина, который жил в подвале и никогда не знал — рядом с ним просто спящий человек или уже труп… И это не экран телевизора, не желтая пресса — это наша реальность. Режиссер буквально тычет каждого зрителя лицом в этот кошмар. И вот уже пространство, в котором мы обитаем, становится хрупким, возникшим над клокочущим адом.

И правильно сказал один из героев, 18-летний музыкант, отморозивший пальцы, играя зимой в переходе: мы, зрители, пришли посмотреть и пожалеть этих людей, но мы ничего для них не сделаем, не спасем их, ведь с ними уже все случилось. Мы посочувствуем и разойдемся.

После спектакля возникает масса вопросов к этим людям, к режиссеру, к актерам, а еще больше — к самим себе. В конце концов, нет ли тут приема, запрещенного в искусстве? Этично ли выводить на всеобщее обозрение избитых, искореженных жизнью людей и ставить их на постамент перед аудиторией? Правильно ли делать их героями спектакля, зная, что для большей части зрителей спектакль — только средство заполнить досуг? Да и что это на самом деле — что такое это зрелище, это действо, задуманное как спектакль? Является ли оно искусством, какими законами судить его и анализировать?

Но абсолютно точно, что такие темы поднимать нужно и важно. И то, что Михаил Патласов и целая команда неравнодушных людей погрузились в проблему бездомных, с каждым показом привлекая все больше и больше желающих помочь, на самом деле говорит о том, что театр может и должен исполнять прямо социальную функцию. Так театр стремится достучаться, изменить людей… По крайне мере постараться сделать это.

Фотограф: Марина Броневич