4 марта 2018

Александр Платунов

Здравствуйте, Ольга Сергеевна!

Полтора года назад я беседовал с Ольгой Сергеевной Антоновой для «Театрального города». Еще задолго до личного знакомства восхищался ее киноролями. И лицом, честно говоря, потому что есть лица, в которые хочется вглядываться. А голос Антоновой, а ее интонации! Что там говорить, Антонова одна из лучших и самых знаменитых актрис нашего городка; и когда я говорю — лучших, то имею в виду 5, а не 25. Но встретились мы в трудный момент ее творческой судьбы. Антонова покинула незадолго до этого свой родной театр, захваченный одной «не тонущей в воде» режиссершей, и сидела без ролей. Ольга Сергеевна говорила о возможных проектах, просила поискать пьесу для бенефисной роли, рассказывала о своих куклах, которые она мастерит с необыкновенным изяществом, про жизнь тоже поговорили. Не могу сказать, что все дышало оптимизмом, скорее — наоборот… Мы потом созванивались пару раз, как-то перебрасывались в сети, но давно не виделись… у каждого своя суета. Следующая встреча случилась на днях в зрительном зале «Приюта комедианта», где идет спектакль «Толстого нет»…

«…пусть люди снисходительно отнесутся к той, которой, может быть, непосильно было с юных лет нести на слабых плечах высокое назначение — быть женой гения и великого человека. » С. А. Толстая. Предисловие к изданию «Письма Л. Н. Толстого к жене», 1913.

Пьеса «Толстого нет», как обозначено в программке, создана «на основе подлинных документов — воспоминаний современников Льва Толстого, писем и дневников родных и близких писателя, но не исключает художественного вымысла». Речь идет о последнем периоде жизни Льва Николаевича, о событиях, возникших незадолго до его прощального ухода из Ясной Поляны. Правда, заглавный герой так на сцене и не появляется, разве что в виде анимированного силуэта, возникающего на заднике в конце каждого акта. Куда более объемно Толстой существует в разговорах его домочадцев: Софьи Андреевны, выросших детей, доктора, секретаря, горничной. О нем-то они, собственно, все время и говорят. И о себе, естественно. Основные разговоры разворачиваются вокруг знаменитого решения Толстого отдать свои произведения в общественную собственность. Надо сказать, что сам Лев Николаевич свою точку зрения на эту ситуацию (точнее подобную, его раннее решение отказа от собственности) изложил в самой автобиографической и многословной (так и не завершенной) драме «И свет во тьме светит», которая заканчивалась убийством его alter ego — Сарынцева. Трагический финал должен был подчеркнуть героизм человека, следующего до конца своим убеждениям и изображенного автором с предельной симпатией. Погодина-Кузьмина предлагает иной, женский, взгляд на ситуацию и делает главной героиней сюжета Софью Андреевну — жену, мать, соратницу (о переписанной ее руками многократно «Войне и мире» знают даже те, кто «Войну и мир» и в руках-то не держал). Но в момент событий пьесы, они скорее во вражде, Софья Андреевна категорически против толстовской идеи, защищая интересы детей — наследников.

Не знаю уж, насколько сознательно, но сюжет и герои «Толстого нет» мне лично напоминают чеховского «Дядю Ваню». Илья Толстой — Войницкий, Саша Толстая — Соня, Софья Андреевна — старуха Войницкая, ну, а на роль профессора Серебрякова явно просится отсутствующий Лев Николаевич. Да и фабульное сходство несомненно: Серебряков хочет продать усадьбу, лишив Соню и дядю Ваню вместе с престарелой мамашей дома и дела; Толстой также собирается отобрать у жены и детей средства их существования. Как известно, Толстой «Дядю Ваню» видел во МХТ, остался недоволен и даже сказал что-то типа: я напишу про то же, но лучше. И написал «Живой труп» — самую «чеховскую» из своих пьес.

В спектакле «Приюта комедиантов» чеховское сознательно подчеркнуто, артикулировано и выражено в «мхатовских» паузах, в незавершенности фраз, в каком-то особом настрое на высокое. Не выходя из естественного бытового существования, актеры как будто творят некий ритуал — сосредоточенно и четко, без лишних движений и суеты. И опять же явно от Чехова -ощущение необыкновенно чуткого ансамбля исполнителей, где у каждого свой, особый голос. Строгая, неулыбчивая, несуетливая, хотя и не спокойная, и больше всех «папина дочь» — Саша (Мария Зимина). Кажется, только она как-то осознает глубину отцовского космоса, служит отцу и вечности (первоклассная актерская работа!). Взлохмаченный, искренний и несчастный Илья (Антон Цыпин), пожалуй, похож на Федю Протасова. Большой, шумный, хромой Лев (Николай Иванов), ведет в этом оркестре партию медных духовых. Отдельной мелодией (темой) становится история молодого секретаря Толстого — Булгакова (Егор Кутенков) и горничной Катюши (Юлия Захаркина), чем-то напоминающая дуэт Яши-Дуняши из «Вишневого сада», но в куда более мелодраматичном варианте. Пожалуй, только колоритный доктор Душан Петрович (Андрей Шимко) выбивается из общей «акварельности», но вспомним опять же чеховских Шарлотту, Чебутыкина или Шамраева.

И в сценографии Эмиля Капелюша мне кажется тот же акцент: камерное игровое пространство окружено полутьмой с какой-то странной конструкцией, напоминающей ребра огромного животного — кажется вот-вот зазвучит: «Люди, льва, орлы и куропатки….». А в узловые моменты спектакля проекция и свет превращают пространство сцены в мерцающий сполохами космос — загадочный, безбрежный, непредсказуемый. Как Лев Николаевич Толстой…

Появление Софьи Андреевны на сцене встречается аплодисментами. Антонова на мгновение останавливается и улыбается. Но это уже Софья Андреевна, дождавшаяся признания своих заслуг в деле гениального мужа. Улыбка исчезает, и Она возвращается к своей главной заботе и непреходящей обязанности — борьбе за семью.

Уже после спектакля (вот что значит — не отпускает) я почитал дневники Софьи Андреевны этого периода. Фантастическая женщина: забота о детях, издание сочинений мужа, ведение дел по имению, собственно, секретарские обязанности при Льве Николаевиче. При этом много читает, очень любит музыку и выезжает на концерты, ведет большую переписку и в курсе всего происходящего среди знакомых и родни. А еще и прозу писала (это рядом-то с Толстым!), спорила с ним!

Графиня решила, что ей нужно «очистить свою репутацию в глазах детей». Она написала автобиографический роман «Чья вина?» Окружающие отсоветовали его печатать. В противоположность «Крейцеровой сонате», где в семейных раздорах обвиняются оба супруга, в романе Софьи Андреевны во всем виноват один муж. Главное действующее лицо романа — князь Прозоровский. Он женился после бурно проведенной молодости, когда ему было 35 лет, на восемнадцатилетней Анне, в описании которой графиня не пожалела красок. Анна — идеальная барышня, она чиста, игрива, благородна, религиозна и т. д. Кн. Прозоровский, напротив, грубое, чувственное животное. Идя по дорожке сзади своей невесты, он жадно смотрит на ее бедра и мысленно ее раздевает. После венчания молодые ехали в карете, и здесь в темноте это животное, кн. Прозоровский, от которого пахло табаком, свершил то, о чем невинная Анна раньше не знала и что ей показалось отвратительным. Чувственная любовь мужа совсем не удовлетворяла Анну. Тут явился чахоточный дилетант-художник, который поверг к ногам Анны свою бескорыстную любовь. Ревнивый муж в гневном раздражении неосторожно убил свою чистую и невинную жену. (Т. И. Полнер. Лев Толстой и его жена. История одной любви).

То есть, сражаться с собственным мужем на поле, где тот был бесспорным победителем, это какой же характерец надо было иметь. И упрямство! В шестидесятилетнем возрасте вдруг решила заняться живописью, взяв впервые в руки кисть! И это в перерывах между очередным переписыванием «Войны и мира». Если бы только переписыванием…

«Вечером клистир готовила и ставила Льву Николаевичу; потом бинтовала живот и компресс положила, принесла ему вина, пил он кофе, которое ему варили. Он очень стал всего пугаться. Сегодня запор у него и газы, и опять вечером были перебои пульса. Он сам принял строфант, заробел, лег, напился кофе и стал мрачен. А лицо у него свежее, совсем не больное. Днем же он два часа гулял, а доктор сказал н_и_к_о_г_д_а более часа не ходить. Все нескладно! Таким неразумным и умрет в области гигиены и медицины. (Из дневника С. А. Толстой).

Женщина, конечно, героическая, но мучимая бесконечными комплексами жизни с гением, сама призналась в разговоре с одним из биографов: «сорок восемь лет я прожила со Львом Николаевичем, а так и не поняла, что он за человек».

Ольга Сергеевна Антонова и играет эту трагедию непонимания. Непонимания ею — его, непонимания им — ее. Софья Андреевна — женщина сильная, но бесконечно уставшая от вечных житейских битв. В диалогах с домочадцами ее голос еще может быть настойчивым, но взгляд ищущий, растерянный. Нет, ей не понять, как муж может обидеть своих детей. И понять это действительно сложно. Но Антонова не играет мелодраму, она прежде всего играет трагедию жуткого одиночества, потому что рядом с ней уже давно Толстого нет. Смысл жизни пропал. И виновата в этом не только она.

Л. Н. Толстой — В. Г. Черткову: «Она мне часто ужасно жалка. Как подумаешь, каково ей одной по ночам, которые она проводит больше половины без сна, с смутным, но больным сознанием, что она нелюбима и тяжела всем, кроме детей… нельзя не жалеть».

После спектакля мы с Ольгой Сергеевной снова поговорили. «Ты же видишь, что ее тоже можно понять?»- настойчиво, несколько раз, она повторила эту фразу. И, действительно, если Толстой — космос и понять его суперсложно, то кто мешает понять эту женщину?

«Зачем ты в дневниках своих всегда, упоминая мое имя, относишься ко мне так злобно? Зачем ты хочешь, чтоб все будущие поколения поносили имя мое, как _л_е_г_к_о_м_ы_с_л_е_н_н_о_й, _з_л_о_й, делающей тебя несчастным — женой? Если б ты меня просто бранил или бил за то, что ты находишь дурным во мне, ведь это было бы несравненно добрей (то проходяще), чем делать то, что ты делаешь… Или ты боишься, что слава твоя посмертная будет меньше, если ты не выставишь меня мучительницей, а себя мучеником?» (Из письма С. А. Толстой мужу).

Я не знаю, читала ли Ольга Сергеевна дневники Софьи Андреевны, хотя уверен, что читала. Она актриса умная, думающая, читающая. Но играет она абсолютно того человека, который предстает со страниц дневника. Не менее противоречивого, чем ее прославленный муж. И поверх этого сложного образа Антонова совершенно отчетливо пишет и свою судьбу, невыносимо страдая в сцене, где ее героиня вспоминает сына Ванечку, младшего из детей Толстых, умершего в семилетнем возрасте… В этот момент я отчетливо вспомнил виденную на сцене Бабанову — конечно, и внешнее сходство присутствует, но тут даже дело не во внешнем. И не в интонационной мелодике речи, которой обе завораживают. Просто так играют великие актрисы! Трагическое сопереживание (греки говорили — катарсис!) в этот момент испытываешь самое настоящее. И до сих пор перед глазами: немолодая женщина в венчике седых волос с немым упреком глядящая в зал — Софья Андреевна Толстая — Ольга Сергеевна Антонова…