Острова

Иосиф Райхельгауз:

«Зачем театр? Чтобы помочь людям…»

Беседовал Александр Платунов

ИОСИФ ЛЕОНИДОВИЧ РАЙХЕЛЬГАУЗ — ЧЕЛОВЕК ИЗВЕСТНЫЙ. НАРОДНЫЙ АРТИСТ РОССИИ, ОСНОВАТЕЛЬ И ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ МОСКОВСКОГО ТЕАТРА «ШКОЛА СОВРЕМЕННОЙ ПЬЕСЫ», ПОСТАНОВЩИК МНОЖЕСТВА СПЕКТАКЛЕЙ В РОССИЙСКИХ И ЗАРУБЕЖНЫХ ТЕАТРАХ, АВТОР НЕСКОЛЬКИХ КНИГ, БЛЕСТЯЩИЙ РАССКАЗЧИК… ЕГО СЕКРЕТЫ — ВСЕГДАШНЯЯ БОДРОСТЬ, ЗАРАЗИТЕЛЬНАЯ ЭНЕРГИЯ, ОБАЯНИЕ И ФАНТАСТИЧЕСКАЯ МОЛОЖАВОСТЬ. ОН СОВЕРШАЕТ ЭКСТРЕМАЛЬНЫЕ ПУТЕШЕСТВИЯ ПО НЕИЗВЕДАННЫМ МАРШРУТАМ, НОСИТ ДЖИНСЫ И ОБЛАДАЕТ ПОРАЗИТЕЛЬНОЙ УЛЫБКОЙ — БЕЗ ПОДСКАЗКИ ВИКИПЕДИИ ВРЯД ЛИ КТО ДОГАДАЕТСЯ, ЧТО ЕМУ УЖЕ ПОД СЕМЬДЕСЯТ. ВЕРОЯТНО, ТАКИМ И ДОЛЖЕН БЫТЬ НАСТОЯЩИЙ ОДЕССИТ. С ЛЮБИМОЙ ОДЕССЫ И НАЧАЛСЯ НАШ РАЗГОВОР…

— Одесса — это музыка, литература, театр, Черное море… Когда-то Бабель писал предисловие к книжке семи молодых писателей — Багрицкого, Катаева, Паустовского и других. Его предисловие начинается словами: «В Одессе каждый юноша, пока он не женился, мечтает стать писателем или капитаном на океанском судне». А последняя строчка у него такая: «Но одна у нас беда: в Одессе мы женимся с необыкновенным упрямством». И все это правда. Но главное все-таки — «каждый юноша мечтает стать». И вот я куда-то ходил, чего-то смотрел… Тогда книжки передавались перепечатанные на машинке, бережно, как самое главное… И нужно было читать, и стыдно было не знать классиков, стыдно было не процитировать Пушкина. Я тогда работал на автобазе электрогазосварщиком в 14 лет…

— Электрогазосварщик с фамилией Райхельгауз потрясает…

— Что касается фамилии, то меня спрашивают перед какими-то выступлениями: «Как вас объявить — народный артист, профессор ГИТИСа и?..» Я говорю: «У меня есть два звания, которые очень идут моей фамилии, — я почетный профессор Тегеранского университета и лауреат государственной премии Турецкой Республики Райхельгауз…» Это лучшие звания, и они настоящие.

Мне было 16 лет и я, работая электрогазосварщиком, учился в вечерней школе. Получив аттестат, поехал поступать в Харьковский театральный институт. Там я проучился две недели на факультете, который назывался «Режиссура украинской драмы». Через две недели выяснилось, что среди восьми набранных пять русских, три еврея и ни одного украинца, и факультет расформировали. Я вернулся в Одессу, стал искать, чем бы заняться, и почему-то начал ходить вокруг Оперного театра: вот, думаю, неплохо бы пойти на эту сцену…

— То есть вы в 16 лет ходили вокруг знаменитого Одесского оперного театра и мечтали там петь?!

— Ну да, я в школе пел тонким голосом «Орленок, орленок, взлети выше солнца», за это грамоты первые получал и собирался петь… А с другой стороны Оперного театра на улице Чайковского находился ТЮЗ, и я, гуляя там, прочитал грандиозное объявление: «Одесскому Театру юного зрителя нужен артист 48 размера». Я не шучу — так и было, только объявление было на украинском… У меня явно тогда был 46-й, но я набрал воздуха в легкие и вошел в театр… Выяснилось, что Коля Губенко, будущий министр культуры Советского Союза, ныне Николай Николаевич, замечательный кинорежиссер и артист, воспитанник одесского ТЮЗа, в этот момент уехал из Одессы и поступил во ВГИК…

— А одежку оставил?..

— Всю. Я носил его фуражку, сапоги, все.

— То есть вас под размер взяли?

— Вышла режиссер Мария Исаевна Каменецкая, я думал, надо стихи читать, а она повела меня в костюмерную… И я работал год артистом одесского ТЮЗа. Думаю, чудовищнее артиста трудно представить, потому что меня все веселило: большие женщины с огромной грудью играли мальчиков, я должен был с ними разговаривать на сцене, а я хохотал… Но потом попривык постепенно и даже начал давать советы. Надо сказать, что из одесского ТЮЗа тех времен вышло не меньше десятка главных режиссеров крупных российских театров. Вот в Москве сейчас работают семь главных режиссеров крупных театров — выходцев из Одессы. Отработав год в ТЮЗе, я поехал в Ленинград и поступил к замечательному, великому педагогу Борису Вульфовичу Зону — он как раз в тот год выпустил курс, где учились Додин, Тенякова. И нас буквально в первый же день повели смотреть телевизионный фильм Додина с Теняковой «Алые паруса». Зон был очень доволен, и все говорили, что это великий фильм. А я, семнадцатилетний наглец, заявил, что это очень слабый, средний фильм. Борис Вульфович уже тогда напрягся, а к концу первого семестра совершенно справедливо меня выгнал.

Любовь Полищук и Альберт Филозов в спектакле «А чой то ты во фраке?». Театр «Школа современной пьесы»

— За профнепригодность?

— Конечно. Моя наивная мама прилетела из Одессы, каким-то образом пришла к Зону, стала ему говорить, что у нее такой способный мальчик, его уже в 17 лет в одесской газете печатали и т. д., и т. п. И Зон ей гениально ответил: «Знаете, у вас очень интересный и действительно способный мальчик, единственная сложность в том, что он не может заниматься со всеми остальными. Поэтому у меня выбор: либо отчислить вашего мальчика и нормально учить всех остальных студентов, либо отчислить всех остальных и учить вашего мальчика. Я выбрал первое». Я иногда это повторяю уже своим студентам, когда их отчисляю. Когда объявляли о моем отчислении, я посмотрел на однокурсников и сказал:

«Запомните, какое сегодня число и год… Приблизительно через десять лет в вашем институте в Учебном театре будет встреча со мной как известным режиссером — и я буду рассказывать, как этого достиг». Они были в шоке… Через девять лет были гастроли Театра «Современник», когда привезли два моих очень известных спектакля — «Из записок Лопатина» по Симонову и «Поутру они проснулись» по Шукшину. И состоялась встреча Галины Волчек, а также молодых режиссеров Валерия Фокина и Иосифа Райхельгауза в Учебном театре, где я рассказывал о том, чего достиг…

— Неисповедимы пути господни!

— Если бы меня не выгнали из Харькова, то я не оказался бы здесь, если бы не выгнали отсюда, то не оказался бы там…

— А после того, как вы ушли от Зона..

— Я не ушел…

— Но вас ушли… и?

— Я здесь, в Ленинграде, еще работал рабочим сцены в БДТ, носил декорации «Горя от ума» — знаменитые 32 колонны. Жил тогда напротив БДТ в подвальчике на Фонтанке, выдав себя за какого-то художника. И в этот подвальчик заходили Смоктуновский, Бродский, Юрский, Рецептер, Доронина. Там разговаривали, пили чай, выпивали и покрепче… и мне не казалось это чем-то сверхъестественным. Подумаешь… а я монтировщик декораций…

Правда, я тогда достаточно быстро поступил в Ленинградский университет и начал ставить спектакли в университетском театре. Потом откололся от основного состава и сделал свой театр, совсем другой — из него вышло очень много любопытного народу… У меня были артист Миша Веллер, Толя Малкин, нынешний владелец и режиссер «Авторского телевидения», у меня была Маша Вишневская (вторая жена Анатолия Чубайса. — А. П.)… Я писал стихи и песни про Ленинград, даже принес Пьехе грандиозную песню, что-то такое: «Ночь идет, ночь идет, ночь идет над Невой, и как руки мосты протянулись…» Это было настолько глупо и наивно… Ну, Бродский — поэт, ну, Иннокентий Михайлович — артист, а я собираюсь быть крупным режиссером, что такого?! Это было удивительное ощущение, счастье молодости!

А город какой фантастический!

Валентин Гафт в спектакле «Из записок Лопатина». Театр «Современник»

И в то время, когда я был еще в Ленинграде, здесь проходили гастроли Таллинского молодежного театра под руководством Волдемара Пансо. Пансо — это такой Станиславский эстонского театра, он учился в ГИТИСе у Алексея Дмитриевича Попова и Марии Осиповны Кнебель, у которой потом учился и я. Он привез «Гамлета», и этот «Гамлет» меня потряс. Потрясение было не в том, как Гамлет играл и говорил текст, потрясение было от того, что он ходил в каких-то темных брюках, свитерочке, оттуда выбивался воротник белой рубашки, очень простой… До сих пор, когда у меня особое настроение, так же надеваю свитер с рубашкой — такой «Гамлет» Пансо.

У Пансо есть грандиозная книжка — «Труд и талант в творчестве актера». Он в ней научным способом, выводя всякие формулы, доказывает, какой артист хороший, какой плохой, чему надо соответствовать. Меня там поразила таблица данных, по которой выходило, что талантливый от гениального отличается всего лишь одним пунктом — верой в собственное предназначение.

Я себя совсем не считаю гениальным — четко понимаю, что я способный (правду говорю) и трудолюбивый, но тем не менее этот пункт мне кажется очень важным.

Я порой фантазирую невероятные вещи, которые потом осуществляются. Примеров тому сотни, но вот вам один. Лет пять-шесть назад я повез свою любимую младшую дочь в Париж, мы там с ней ходили, гуляли — Елисейские поля, президентский дворец… Напротив дворца я увидел очень красивый театр и предложил дочери: «Давай войдем!» Вошли. Театр оказался очень похож на наш театр на Трубной: по количеству мест, по расположению. И я говорю дочери: «Саш! Ты знаешь, здесь нужны гастроли нашего театра». Она мне: «Папа, ну что ты всегда придумываешь!» А я сказал: «Не знаю как, но это очень нам подходит — Елисейские поля, президентский дворец. Неплохо бы гастроли…» Оказалось, что это был театр Пьера Кардена. Ну, Кардена и Кардена — я его в жизни не видел… Буквально в следующем году меня приглашают ставить спектакль в Швейцарию, в женевский театр «Коруш». После премьеры ко мне подходит женщина, русская, которая с мужем приглашает меня в ресторан, а муж-француз оказывается представителем Пьера Кардена в Женеве. Через два месяца я получаю приглашение от Кардена поставить спектакль в его театре, на что я ему отвечаю: «Дорогой господин Карден! А не хотите ли вы гастроли „Школы современной пьесы“ в вашем театре?» Он отвечает: «Давайте!» И неделю мы играли в этом театре «Чайку» Акунина с Таней Васильевой и Альбертом Филозовым. На первом спектакле оставались свободные места, самого Кардена не было и у меня возникло ощущение полного завала… На второй день вышли рецензии и уже был полный зал, и был сам Карден, а на третьем-четвертом на улице спрашивали билеты.

— Ваш театр легкий, небольшой, очень музыкальный, по-студийному задорный. Для вас в чем миссия театра?

— Все очень-очень просто. Люди живут, и жизнь сама по себе прекрасна, фантастична, замечательна, но все время что-то случается: штаны рвутся — надо идти в магазин, зуб болит — надо идти к стоматологу. А вот если душа болит… я люблю — меня не любят, меня не понимают, мне недодали, со мной не так поступили, есть страдания и так далее… Тогда есть только две дороги. Можно идти в храм. Я пытался туда ходить и очень серьезно к этому относился, читал великие гениальные книжки — Библию, Талмуд, Коран, много об этом думал. Но то ли я не дорос (скорее всего), то ли перерос, но я все эти сюжеты понимаю как художественные, как изобразительные… Так вот, человек идет либо в храм, либо в театр. Поэтому — зачем театр? Чтоб помочь людям. Они живут и им что-то непонятно. Например, девушке с ее мальчиком… а пойду-ка я посмотрю «Ромео и Джульетту». Или у меня что-то с женой непонятно… пойду посмотрю «Отелло».

— Но это же как-то должно быть с современностью связано?

— Это должно иметь отношение к современности и к моей жизни. Но что значит современность в театре? Я очень много езжу и смотрю европейских режиссеров. Когда я вижу формальные упражнения — пусть они самые красивые (я даже могу ими восхищаться), но если мне не соотнести это с собой, смотрю равнодушно.

Сцена из спектакля «Спасти камер юнкера Пушкина». Театр «Школа современной пьесы»

И бродвейские мюзиклы так смотрю: когда я попал впервые в Нью-Йорк и оказался на мюзикле — прекрасная музыка, потрясающе танцуют, красиво, ну и что?

Я должен все-таки на спектакле плакать. Когда вижу, как на нашем «Камерюнкере Пушкине» вытирают слезы (Пушкина жалко), я счастлив. И когда хохочут… Мне кажется, что театр должен иметь абсолютное отношение к реальному человеку.

Человек, который пришел на спектакль, должен очень быстро понять, что попал в теплое, открытое, родное место, в место, где ему доверяют и его любят, в место, где его не хотят шокировать.

— А ваши собственные театральные потрясения?

— Много, очень много. Могу назвать несколько спектаклей моего однокурсника и друга Анатолия Васильева, великих спектаклей. Могу назвать «Волки и овцы» Фоменко. Я знаю Петра Наумовича с первого курса, и я бросился целовать ему руку после спектакля, настолько был потрясен (он решил, что я с ума сошел). Несколько спектаклей Димы Крымова — «Опус номер семь», например.

Меня всегда огорчает театр, который обманывает, притворяется: там актеры говорят какими-то такими голосами, както так садятся, носят какие-то такие костюмы — такая провинция….

— Но 80% театров такие…

— К сожалению. И это беда. А в России — особая беда, потому что большинством провинциальных театров руководят директора, а не режиссеры. А директора хотят пьеску быструю, легкую, без декораций, с хорошим, с их точки зрения, французским или итальянским текстом, чтоб называлась «Шестеро в одной пижаме» или «Муж под кроватью»…

— Главное, чтобы билеты продавались!

— Вот-вот. Смотришь и думаешь, что не только к твоей жизни, но и к жизни марсиан это не имеет никакого отношения.

— Вы как человек, по-разному проявивший себя в театре, какие перспективы видите для театра? Какой тип театра нужен, какая модель?

— Мы сейчас присутствуем во времени, когда театр практически на дне…

— На дне, так? А залы полные…

— Они полные, но полные хитро. Сегодня работа наших центральных каналов, весь поток, который льется и засоряет голову, общественно-политическая ситуация таковы, что люди просто идут от этого отдохнуть.

А мне кажется, что театр — это проявление экзистенциального, крайнего: тебе должно быть очень плохо или очень хорошо, тебя эмоционально должно тащить. Мы в театр все-таки идем чувствовать… Иначе надо идти в картинную галерею или в кино. В театре надо со-чувствовать и верить тому, что вот этот человек на сцене — живой, он не обманывает тебя. Я совершенно убежден, что страна вне культуры — это страна, обреченная на тупик как минимум. По качеству театра можно определить состояние страны. Я много вижу на Западе и считаю, что до сих пор русский театр, хотя с ним борются, и в первую очередь борются свои же, местные, — это фантастическое богатство. В Европе и Америке нет специальных вузов театральных — отделения в университетах, а у нас в одной Москве десять вузов. Да, о качестве некоторых, конечно, можно спорить, но это неважно — важно, сколько людей хотят овладеть этой профессией. У нас колоссальная научная база, литература театральная фантастическая, у нас педагогика грандиозная…