Проспект премьер

Бесконечный бег, или Мы — там и здесь

Екатерина Бадыгова

«КРЕЩЕННЫЕ КРЕСТАМИ»
БДТ ИМЕНИ Г. А. ТОВСТОНОГОВА, МАЛАЯ СЦЕНА
СЦЕНАРИЙ И РЕЖИССУРА ВЕНИАМИНА ФИЛЬШТИНСКОГО

Когда-то была на свете прекрасная страна. Это был прекрасный союз народов под руководством прекрасных вождей. И лишь в отдельных местах, впрочем, «не столь отдаленных», шла совсем другая жизнь.

И когда не стало прекрасной страны, тогда выплыли на божий свет воспоминания о тех местах. Постарели очевидцы. Но картинки возникают и голоса звучат.

Спектакль «Крещенные крестами» поставлен по книге Эдуарда Кочергина. Знаменитый театральный художник (на протяжении многих лет — главный художник БДТ) рассказывает о детстве, прошедшем в Омске в детприемнике для детей врагов народа, о побеге, о том, как он скитался несколько лет, добираясь до родного Ленинграда.

Дощатый пол с пятью табуретками, на арьерсцене — раздвижные деревянные двери, с помощью которых представлены вагоны. Художнику Кочергину не нужны подробности, может быть, вовсе не нужны декорации. Фактура — натура. Подмостки — память. Театр вся жизнь.

Мир памяти о прошлом приподнят и наклонен в сторону зала. Направление задано — в «сегодня», действие — в «зрителя». Нейтральная обстановка и почти пустая сцена имеют стереометрическое «усиление». Актерам по условиям и обстоятельствам не нужен «нажим». Само собой здесь «образ входит в образ» или «предмет сечет предмет».

Так, без всякого нажима возникая на пустой сцене, «то время» пересекается с «этим», входит в актера, зрителя и возникает иллюзия. Она возникает отчетливо и все же непонятно: мы «там» или они — «здесь»?

Рассказ от первого лица. …Отца и мать забрали. Мать была полькой, парнишка только и мечтает о том, чтобы вернуться в Ленинград, где они жили с матерью, и снова вспомнить польский язык, ассоциирующийся с детством, с материнской лаской и любовью, забыть о страшных невзгодах.

В спектакле заняты всего шесть актеров — Геннадий Богачев (голос за кулисами звучит в записи), Руслан Барабанов, Виктор Княжев, Алена Кучкова, Рустам Насыров, Карина Разумовская. Каждый из присутствующих на сцене поочередно играет за главного героя, за людей, его окружавших, и ни за кем нет одной закрепленной роли. Возникает человеческое многоголосие, один актер подхватывает рассказ другого — и так можно до бесконечности. Они «примеряют на себя», пробуют. Создают зарисовки и одновременно испытывают, испивают. Порой словно исповедуют «натуру». Ту — чужую? Свою?

Главный герой становится образом собирательным, возможно — хоровым. Хоровое обычно сродни «народному». Но не здесь. Здесь главный образ возникает на переплетеньях личного, хрупкого, в потоке эмоций. Рождается лирика. Она возникает из того, что умерло и чудом воскресло. Вспомнилось. Значит, снова зачем-то пришло.

Спектакль поставил ведущий педагог современной театральной школы Вениамин Михайлович Фильштинский. И это, конечно, школа. Дух и плоть. Отстранение и единство: людей, времен и судеб.

Главный герой может быть и мужчиной, и женщиной. Пятеро создают множество. Много было детей врагов народа, сосланных в омский и иные детприемники. А детприемник — тюрьма. Страшное, жуткое заведение (здание его и было раньше тюрьмой).

Актеры рассказывают и показывают, «как это было». Ничего не меняется на сцене, а картинки возникают разные. Это актерские «показы», обращенные к зрителям, лично к каждому, сидящему в зале. Актеры метко обрисовывают «лицо» — так, что характерное становится равным сути. Они мастерски и мгновенно меняют голос, повадки, манеры…

Вот актриса играет и мать главного героя, и слепого, умершего от туберкулеза друга главного героя Митяя, и поездного ворюгу, и начальницу приюта… Но это не галерея, не выставка портретов… это жизнь.

Есть беспощадные карикатуры. Один из надзирателей — хриплый, с сигаретой во рту, с крадущимися движениями, с вжатой в плечи головой и с не сходящими с языка, прилипшими ругательствами. Другой — в шапке и с каменным лицом, третий — с чубом и тупым взглядом. Начальница страшно похожа на жабу, и посему при первом ее появлении актеры имитируют кваканье. Она разговаривает только «ором», в котором лишь подобие речи, так что уже не различимы слова. На досуге она любит писать «для души» картины на тему «Сталин и дети». Она обожает Сталина.

Эта надзирательница из своих воспитанников делает модели для картин, заставляя принимать нелепые позы. Сцена «с моделью» дана подробно и убийственно иронично. Один из актеров приносит деревянную дощечку, изображающую холст. Приходит начальница, не глядя сует букет с цветами главному герою (в этом эпизоде герой — девушка), приказывает открыть рот и застыть с глупой, неестественной улыбкой. Встать «пошире», держать цветы выше плеч… Дикая улыбка, цветы — все для кого-то несуществующего, в пустоту… Химера, фикция. А на деревянные двери спроецирована другая картинка, на которой дети дарят Сталину цветы, поздравляя с победой. Главный герой с грустной ухмылкой замечает, что вышел на картинке вылитый он, только упитаннее и румянее…

Время от времени актеры громко, нарочито счастливо и неистово поют веселые песенки советской эпохи, кричащие о благоденствии, о славных людях и славной, прекрасной, великой стране. В счастливых песнях прорывается трагифарс, сегодняшнюю актерскую сопричастность к которому нет сил скрывать.

У героя есть тайное средство к выживанию: он рисует карты и складывает из куска проволоки профили вождей.

Первая кража героя — кража карандашей. Они становятся его величайшим сокровищем, он трепетно рассказывает, как собрался зашить их в кровать воровской ниткой, но случился обход его поймали. Один из актеров вытаскивает яркую ватную курточку, затем резко подбрасывает ее в воздух и с силой ударяет по ней. Курточка падает на сцену… И в этой неподвижной мятой курточке — неизбежность конца. В метафору входит физическая реальность.

Главный герой с приятелем решают сбежать. Натыкаются на вагон с зэками, которые приманивают их едой. На зэках полосатые рубашки, на лицах — плотоядные ухмылки, не сулящие ничего хорошего. Парнишка убегает, а приятель его, приманенный едой, остается, и звучат только страшные слова «стал козликом», произносимые героем.

Герой бежит, постоянно бежит. Сцена маленькая, бежать некуда, но актерам удается создать впечатление непрерывного, бесконечного бега. Бесконечного, потому что из ада бежать невозможно. В бравурных песенках — адский смысл слепого большинства, великого множества.

Но и во множестве секрет «человеческий» един и имеет символ веры.

Название «Крещенные крестами» заключает реальный и метафорический, вернее, главный непотопляемый во времени смысл. Реальный «объявлен», объяснен: так называли сидельцев тюрем-крестов и детей врагов народа, отсидевших детство в приемниках-тюрьмах. Второй рождается в спектакле. В нем психология и нравственность, лирика и объективность. В нем мы, какие есть, там и здесь.

Автор: Екатерина Бадыгова
Фото: Станислав Левшин