Проспект премьер

Современный человек в Рулетенбурге

Елена Омеличкина

На сцене БДТ имени Г. А. Товстоногова в день рождения Федора Михайловича Достоевского состоялась премьера «Игрока» — вольной интерпретации одноименного романа. Бенефис народной артистки России Светланы Крючковой, которая в этом году празднует 40-летие службы в театре, прошел под звуки хэви-метал немецкой группы «Рамштайн» и с зажигательными танцами а-ля мюзик-холл. Вечная тема судьбы и случая, рулеточного азарта и роковых страстей прозвучала как никогда современно, Светлана Крючкова эффектно и с упоением разрушила обычные представления о «правильном» бенефисе.

Фото Стаса Левшина

Спектакль сразу предлагает нам «простые» и наглядные ответы на метафизические вопросы. Что наша жизнь? Конечно, Игра! Режиссер Роман Мархолиа назвал свой спектакль полифоничным, сплетающим разные голоса, жанры, судьбы одурманенных азартом и бьющихся в экстазе героев.

Сам Федор Михайлович во время отдыха в Германии стремился испытать за рулеткой фортуну и в итоге спустил целое состояние. Так что роман «Игрок» — о наболевшем и пережитом. И ключ к его разгадке кроется, по мнению писателя, в чем-то самом важном, ментальном: русский человек не терпит полумер, накопительства и рассудочности, он склонен надеяться на «авось» и на кривую, которая куда-нибудь да вывезет. Любить — до самопожертвования, играть — до последнего рубля, жить — на пределе и без оглядки. Либо пан, либо пропал.

При этом Мархолиа эпатирует публику: его Достоевский — трэшевый, мозаичный, гротескный, не погруженный в себя, а истошно кричащий (как на картине Эдварда Мунка?). Таким режиссер видит XXI век. Он разговаривает с молодым зрителем на привычном ему языке, заменяя длинные диалоги рефлексирующих героев танцами из кабаре, миксом из иностранных хитов и фантазий Шуберта. Пластика, музыка, кино… Жизнь будто бы включили на быструю перемотку, а люди, как шарики, запускаются в рулеточное колесо.

На сцене барные стулья и столы, взятые из какого-нибудь немецкого кабаре начала 30-х годов (а значит, в воздухе уже витает предчувствие надвигающейся исторической катастрофы), на стенах и колоннах мелькают цифры-ставки и кадры из кинохроники. В центре — сошедший с рельсов поезд, из трубы которого валит дым. Этот мир сошел с колеи. Он утратил ощущение реальности и перспективы. Приезжие спешат в казино, чтобы проиграться. Вымышленный город Рулетенбург заражает жаждой легких денег, азартом, безумством и безжалостно расправляется как с неумелыми простачками, так и с матерыми игроками.

Светлана Крючкова здесь вездесуща и многолика. Это и чеканящий слова крупье, который заправляет генератором случайных чисел, и «живехонькая» назло всем Бабуленька, наследство которой не дает спокойно спать многочисленной родне. Родня ждала телеграмму о кончине богатой старушки, а тут она собственной персоной в черном костюме пилота, на инвалидном кресле и с айпадом в руках виртуозно гоняет по сцене карикатурные фигурки злопыхателей. Она — центр, мозг и сердце спектакля. Ее Бабуленька своя, наша до кончиков ногтей, она говорит откровенно, что думает, в лицо окружающим, живет сердцем и на полную катушку. Песня рок-группы «Рамштайн» «Mein Herz Brennt» в исполнении Крючковой грохочет в назидание «непослушным детишкам». С вырванным из груди сердцем она «властна смыкать их веки». Грозная помещица появляется как некий символ, как рок, и на глазах у всех играючи спускает вожделенное наследство. Но она единственная сохраняет хладнокровие и находит силы, чтобы выпутаться из плена карточной игры. Потому что для нее игра — еще не жизнь, а лишь экстремальный способ проживания, торжество жизнелюбия и витальной силы.

Спектакль соткан из разноцветных и разнородных лоскутков. Герои говорят (поют) на разных языках и, как горе-строители Вавилонской башни, не понимают друг друга. Роман Мархолиа вытаскивает наружу, визуализирует их секреты и страхи. Он оголяет нерв, при этом превращает героев в типажи, марионетки, функции, производные «заводного» Рулетенбурга.

Характерный киноактер Владимир Кошевой дебютирует на театральных подмостках в роли молодого учителя Алексея Ивановича. Это точное попадание в роль обезумевшего влюбленного, преданного Полине Александровне как пес, но ставшего рабом злополучной рулетки.

Изящная, порывистая Полина (артистка Полина Толстун) напоминает гордую бабочку, попавшую в сети французского паука и бьющуюся в агонии. Свои чувства она скрывает под модными солнцезащитными очками и не гнушается роли мучителя Алексея. Она хочет отомстить миру и его обитателям за погубленную жизнь. (Может быть, Достоевский предвидел в Полине будущую Настасью Филипповну?)

Француз Де Грие (артист балетной труппы Мариинского театра Герман Шнайдер), «красивая форма без содержания», бессловесно крутит фуэте, напоминая вращающееся колесо рулетки, а стеснительный мистер Астлей (Дмитрий Мурашев) хромает и по-английски молчаливо курит трубку.

Гротескным и пародийным предстает русский генерал в исполнении Семена Мендельсона: маленький, юркий, голосистый, с длинными смешными усами и совершенно бестолковый, пляшущий под «Калинку-малинку». А рядом с ним длиннющая мадемуазель Бланш (Светлана Обидина, артистка Небольшого драматического театра) — этакая женщина-вамп, которая манерно поет хит Далиды «Paroles, paroles, paroles». Слова и обещания теряют смысл, когда на кону большие деньги. Она хитроумна, расчетлива и в любую минуту готова выкинуть фокус.

Персонажи в каком-то опьянении бессмысленно бегают по кругу, словно не в силах соскочить с колеса Фортуны.

И только Бабуленька излучает неистощимую энергию и твердую волю к жизни. В этом «безумном, безумном мире» она оказывается бунтарем, максималистом, трудоголиком, который смеет быть собой, тем самым заявляя вызов Рулетенбургу. Светлана Крючкова делает роль своей. Она готова к экспериментам. Она не боится, она желает быть разной: эксцентричной, трагической и смешной, прекрасной и пугающей. И ее героиня укрупняется, становится драматически безжалостной к себе.

Страсть «актерства» вступает в «игру» и своеобразно насыщает тему спектакля. Жизнь проносится перед глазами игрока, когда он ставит все на зеро. Достоевский писал: «Русские слишком богато и многосторонне одарены, чтобы скоро приискать себе приличную форму» и «поставить себя с достоинством». Душа современного, нынешнего человека, загипнотизированного «Рулетенбургом», мечется и ищет выход.

Спектакль, возможно, не претендует на историческую глубину и не стремится к сложному психологизму, но Роман Мархолиа, нащупав современный дух романа, дал нам мир, который мы узнали, а значит, диалог с Достоевским продолжается.