Перекресток

«В приоритете — счастье ребенка»

Беседовала Елена Омеличкина

Интервью с художественным руководителем «Театриума на Серпуховке» народной артисткой России Терезой Дуровой во время петербургских гастролей театра на сцене Выборгского дворца культуры

— Тереза Ганнибаловна, ваше детство прошло в Баку у бабушки с дедушкой, вы жили в армянском доме в центре города. Как наслоение культур, языков, разных семейных традиций повлияло на вас?

— Зная, что меня отдадут обратно родителям, со мной, к сожалению, ни на армянском, ни на азербайджанском никто никогда не говорил. У меня остался акцент, и родителям пришлось вытравливать его. Но зато я хорошо понимаю разницу между армянином, азербайджанцем и грузином, которых часто путают. Я с огромным уважением и любовью отношусь к этим культурам. Моя мама грузинка, поэтому то, что слилось во мне, дало свой результат: принятие и понимание любого человека, с которым ты общаешься. Другая культура — это всегда интересно.

«Волшебная лампа Аладдина»

— Почему вы решили оставить манеж и в начале 1990-х организовали свой театр? Многие идут по протоптанной родителями дороге. А вы выбрали собственный путь.

— Я приехала из Москвы в Ленинград и случайно встретилась здесь со своим будущим мужем Сергеем Абрамовым. Чтобы встретиться, нам нужно было обоим очутиться в Ленинграде. (Смеется) Он тогда был журналистом, а я работала в цирке. Это было 42 года назад. Он пришел в Цирк Чинизелли, сейчас прекрасно отреставрированный, и мы познакомились. Разрываясь между цирком и семьей, я выбрала мужа и сына.

«Волшебная лампа Аладдина»

— Сын пошел по вашим стопам?

— Не совсем. Артем написал вместе с отцом шесть книг. Он рос в традиционной московской журналистско-литературной среде. В цирк его можно было затащить только на аркане. Абрамовская кровь его перетянула и сделала из него сначала писателя, а теперь прекрасного драматурга. У него глубокие тексты.

«Волшебная лампа Аладдина»

— Почему для вас было важно, чтобы Московский театр клоунады изначально стал репертуарным театром со своей труппой?

— На эту тему у нас был разговор со Славой Полуниным в 1991 году. Общество относилось к актерам, которые работают в жанре клоунады, как к клоунам — атрибутам детского дня рождения. Юрий Владимирович Никулин тогда не мог найти артистов для работы в Цирке на Цветном бульваре, а я уже к тому времени стала режиссером. Мы решили провести фестиваль, на котором выяснилось, что самое широкое поле клоунады — это все-таки не цирк, а театральная клоунада. Приехал десант из 360 человек со всего мира и высадился в Москве. Они произвели фурор. Постепенно ты погружаешься в эту среду и начинаешь существовать рядом с ними, чувствовать их проблемы. Стало понятно, что если им не дать своего дома, то они так и останутся неодетыми, необутыми, без грамотной режиссуры. Люди на собственных жилах, без школы, рвали себя на части. Очень редко кто выживает, только такие сильные люди, как Слава Полунин. Но это судьба одного человека, а не судьба жанра.

«Буратино!»

Чтобы создать театр и ставить репертуарные спектакли, нужно смотреть на все немного со стороны. Мы занимались развитием жанра 15 лет. Кроме нас это пока ни у кого не получилось. Но потом мы закончили этот марафон и начали другой. Причем перепрыгнули из жанра в жанр, не останавливаясь ни на секунду. Клоунада требует от актера всех красок. Только на пантомиме и театре без слов далеко не уедешь. Поэтому наши актеры готовы к любому жанру — к опере или движенческому спектаклю, как в случае с «Маугли», где все построено на пластике.

«Буратино!»

— В 2010 году ваш театр переименован в «Театриум на Серпуховке». Вы ставите музыкальные спектакли и мюзиклы для детей и подростков. При этом диапазон достаточно широк: «Спящая красавица», «Принц и нищий», «Черное молоко, или Экскурсия в Освенцим». О чем и на каком языке вы разговариваете с подрастающим поколением?

— Исключительно уважительно. Это проявляется в том, что мы никогда не сюсюкаем и берем очень серьезные темы. Мы приглашаем художника по костюмам и все делаем для них очень по-взрослому. В каждый так называемый детский спектакль закладываем несколько пластов. И что важно — для родителей тоже. Мы привыкли, что одна треть зрителей — это мамы, треть — папы и только оставшаяся треть — дети. В тысячном зале даже не видно детей, столько взрослых голов. К нам приходят мальчишки, папы. Мне важно собрать семью, важно, чтобы у детей и их родителей была общая эмоциональная память. Что помогает ей возникнуть? Спорт, религия и искусство. Работая с детьми и взрослыми, режиссер становится в какой-то мере воспитателем. Если мы берем классический материал и из него вытаскиваем проблемные темы, о которых сейчас нужно говорить, то стараемся не упрощать их. Моя задача — чтобы пришедший в театр зритель, даже самый маленький, не откинулся на спинку кресла, а был со мной. Я не могу его бросить, только чтобы поиграть в театр для себя. Мы все время должны общаться с ним и держать его внимание.

«Маугли»

У нас живой оркестр. Слава Богу, мы встретились с дирижером Максимом Гуткиным. Музыканты играют на подлинных инструментах. Ребенку важно видеть, как тетя или дядя играет на этой «штуке». Дети не только смотрят спектакль и слушают музыку, но и узнают, например, что все деревянные духовые инструменты наши музыканты хранят на мехах, чтобы они не остыли. Такие вещи, очень домашние и теплые, сегодня нужны как никогда. Конкурировать с компьютерами, видео и гаджетами чудовищно тяжело. Поэтому все в театре должно быть ручное, единственное и настоящее.

«Маугли»

— Как за 20 с лишним лет, что существует ваш театр, изменились дети?

— Никак не изменились. Они все так же хотят, чтобы их уважали. Единственное, что сильно бросается в глаза, если говорить о публике, это то, что, когда мы только начинали, к нам приходили бабушки, которые тащили за руку сонных детей. Сейчас к нам приходят молодые семьи целиком. Это сплачивает семью, и это стало модным. У взрослых лица тоже преображаются в детские. Театр должен сделать все, чтобы ребенок сказал: «Хочу еще». Иногда слышу, как мама отчитывает ребенка: «Если будешь себя так вести, третий раз на „Летучий корабль“ не пойдешь». (Смеется) Я даже разрешила в зале снимать небольшие фрагменты на видео. У нас сразу же прекратились телефонные звонки, к тому же зрители уносят с собой память. Детские психологи сказали мне, что это очень мудрое решение. У современного ребенка выработана привычка каждые 10-15 минут нажимать на кнопки, и если мы удовлетворяем эту потребность чем-то другим, то они перестают посылать SMS и звонить по телефону. Вместо этого они могут отснять какой-то эпизод. И приходят к нам в очередной раз.

«Маугли»

Кроме того, у нас в театре пользуется спросом акция «Подвешенный билет». Если мама хочет прийти с грудным ребенком или с больным ребенком на коляске — пожалуйста. Мы проверяем билеты только у входа в зал. Можно зайти и выпить кофе в любое время дня и ночи. И не надо сразу убегать из театра, когда закрывается гардероб. Набор маленьких радостей привлекает к нам большую публику и требует при этом большой ответственности. За таким домом приходится пристально следить.

«Спящая красавица»

— В одном из интервью вы процитировали постоянного зрителя, который назвал «Театриум на Серпуховке» «экологически чистым», потому что у вас свой оркестр и всегда живой звук. Тереза Ганнибаловна, а вы приходите в театр для духовного очищения или чтобы аккумулировать в себе новые вопросы?

— Звучит немного пафосно. В другие театры я много и часто хожу, чтобы узнать, что происходит вокруг. Это поле моей жизни. Для меня нормально — специально приехать в Петербург, чтобы послушать «Волшебную флейту» или побывать на выпуске у Коли Цискаридзе. Любое творчество очень затратно. Если вы стоите у картины, то должны быть распахнуты. Есть учителя, которые учат детей писать, а есть учителя, которые учат их интересоваться, что такое азбука как таковая. Я скорее отношусь ко второй категории. Хочу, чтобы дети стали театралами, остались в театре, многое узнали. Поэтому спектакли малой формы об Освенциме и об умершем дедушке очень нужны. Я всегда в зале, зрители знают меня в лицо и могут подойти после спектакля, чтобы обсудить, что им сегодня понравилось, а что — нет.

«Спящая красавица»

— Я читала, что у вас регулярно проходят тренинги и обучение артистов. Ребенок в зрительном зале — это своеобразный камертон, он очень зорко видит неискренность и фальшь. Известно, что для детей надо писать так же, как для взрослых, только лучше. А как надо играть для детей?

— Тут нужно выбирать: играть хорошо или не играть вовсе. Неважно, для маленьких или для больших. Потому что любой человек, купивший билет, хочет одного: «Обмани меня». (Смеется) Пришедший на того же «Щелкунчика» — разве не ребенок? Получается такая безжалостная конструкция, кого выбирает зритель, а кого — отторгает. Сейчас наш режиссер Ольга Сидоркевич выпускает спектакль о трудном подростковом возрасте. Это не вербатим, но спектакль очень откровенный, потому что у актеров, которые играют родителей, такие же семнадцатилетние дети.

«Спящая красавица»

— Расскажите немного об Израильском сезоне — 2016. Какие фестивали проходят на вашей сцене?

— Это фестиваль «Гаврош» — десятый, юбилейный сезон. Первый был французским, отсюда такое название. Мы думали, что просто привезем спектакли из Франции. Но то, что будет запрос и у шведов, и у датчан, немцев, итальянцев и голландцев приехать к нам, совершенно не ожидали. Мы выпустили джинна из бутылки. Каждый сезон посвящен одной стране. Нам удается избежать фестивальной «братской могилы». Во-первых, мы привозим спектакли разных жанров: опера, балет, куклы, танец, драма, клоунада. Во-вторых, дети слышат язык, понимают ментальность этой страны. Мы рассказываем им о стране, и две недели посвящены только этому. Фестиваль ежегодно проходит в сентябре. Мы играем на разных площадках, не только на своих. И самые крупные театры Москвы — Вахтангова, «Современник», Моссовета, «У Никитских ворот» — дают нам свои малые сцены. Что касается израильского сезона, то это единственная, на мой взгляд, страна, которая ставит балеты для детей.

«Летучий корабль»

Некоторые спектакли остаются у нас в репертуаре после фестивалей. Тот же «Очень хрупкий» для самых маленьких в постановке итальянского режиссера Антонио Каталано. Мне хочется, чтобы после окончания фестиваля связи только крепли. Недавно мы вернулись из Франции, где играли французский же спектакль «Они поженились, и у них было много…» — очень сложный разговор с подростками о любви. Ребенок взрослеет, случается разное, не всегда благополучное, но это только начало жизни, а не конец. После этого спектакля мы спорим со зрителями. Один родитель кричит: «Что вы делаете с моим ребенком?!» Или вдруг пожилая учительница, которая привела с собой весь 9-й класс, встает и говорит: «Это все правда, точно так же было со мной, это про меня!» (Смеется) К этой буре мы готовы.

«Летучий корабль»

— Вы поставили мюзикл «Летучий корабль» по знаменитому советскому мультфильму с песнями на музыку Максима Дунаевского и стихи Юрия Энтина. Как родилась идея создания спектакля?

— Я в очередной, сто пятьдесят пятый раз утром за завтраком смотрела этот мультфильм и думала, какой все-таки классный Ваня — настоящий мужчина. Счастье приходит к тому, кто сам не сидит на месте. Ты делай дело, а там разберемся. Я нашла выход на Дунаевского и Энтина, но музыкальный материал был слишком маленьким. В конечном итоге мне удалось их уговорить продолжить работу. Тут мне помог случай: у нас был проект «Звезда читает сказку», к нам приходили известные артисты, тот же Витя Сухоруков читал Скруджа, а Нонна Гришаева вдруг захотела не читать, а петь песни из «Летучего корабля». Но сказки не было, только мультфильм. Я попросила Артема написать для Нонны текст до и после песен. И когда он мне его показал, я поняла, что держу в руках готовую пьесу. Жизнь показывает: что бы ты ни затевал, ты всегда это делаешь для чего-то. Может быть, не всегда понятно сразу, для чего, но через какое-то время приходит осознание.

«Летучий корабль»

— Персонажей в мюзикле стало больше. Появился Медведь. Горожане, Лягушки тоже обрели право голоса.

— Мы с жанром клоунады не расстаемся никогда, он в нас сидит, потому что он органичный, позволяет на сцене быть свободным. Актеры купаются в материале. Николай Зверев сам придумал себе чудесную роль Медведя. Если какой-нибудь другой актер надевает этот костюм, то дети никак не реагируют. Вот это — сила искусства.

— «Летучий корабль» — гимн любви или разговор со зрителями о добре, труде, верности мечте и трудолюбии?

— Это спектакль о том, что нужно любить своих детей. В приоритете — счастье ребенка. Ивану везет, потому что он сознательно принимает бой. У него есть чувство собственного достоинства, он преодолевает все и доказывает свою правоту. И даже природа приходит ему на помощь. Дал слово — держи. Хоть сдохни, но построй корабль.

«Летучий корабль»

— При этом вам удалось сохранить национальный колорит: длинные косы Забавы, кокошники, избы, русская печь.

— Мне нравится работать с классикой. Но есть и подводные камни, скажу вам как директор театра. В сознании каждого зрителя есть свой «Летучий корабль», свой «Аленький цветочек», свой «Принц и нищий». А правильные родители еще и книжку прочитали. Переубедить зал, в котором тысяча зрителей, весьма сложно. Зрители в Москве не очень обращают внимание на возрастные ограничения. Написано «6+», а в зале сидит трехлетний малыш. Все родители считают, что у них особенный ребенок — он все поймет и ему понравится. Чаще всего так и случается. Но бывает, что мама отправляет папу с ребенком погулять в фойе, а сама, довольная, остается смотреть.

— Существует ли братство детских театров Москвы и Петербурга?

— К сожалению, пока нет. Мы никак не пересекаемся. Я очень верю, что это случится. Всему свое время. Видимо, чтобы приехать в Петербург, нам нужно было привезти сюда то, чего здесь не было.

Фото из архива «Театриума на Серпуховке»