Проспект премьер

Слишком громко, запредельно близко

Яна Постовалова

«Любовь людей»
«Этюд-Театр», «Площадка 51»
Режиссер — Семен Серзин
Художник — Софья Матвеева

Встань, встань в проеме двери,
Как медное изваянье,
Как бронзовое распятье,
Встань, встань в проеме двери…
Илья Кормильцев

И они встают — один за другим, каждый — в своем дверном проеме. Живые и мертвые. Пока еще живые, но уже совсем скоро — мертвые. Такие обычные люди, похожие на нас. Даже слишком похожие.

Семен Серзин для открытия сезона в обновленном «Этюд-Театре», который носит теперь название «Площадка 51» по номеру аудитории, что занимал и занимает курс Вениамина Фильштинского в РГИСИ, выбрал пьесу Дмитрия Богославского «Любовь людей». Пьесу режиссер подсократил, убрав представительниц старшего поколения — двух матерей, сосредоточив внимание на поколении младшем, хотя, исходя из возраста персонажей, уместнее будет обозначить его как среднее.

Семь действующих лиц: Люся, воспитывающая детей и ухаживающая за мужем-алкоголиком Колей: она его любит, а он ее бьет (стало быть, любит тоже, но по-своему). Одинокий симпатичный милиционер Сережа — хороший, обаятельный парень с честными голубыми глазами, со школы влюбленный в Люсю. Не менее хороший парень Вася, женившийся на простоватой Насте, — у них вроде поначалу все хорошо, а потом сильно не очень: Настя никак не может родить. Есть еще модник Слава: все ходят в трениках — он щеголяет в ярко-красном спортивном костюме Bosco. Слава уезжает в город на заработки, но неизменно возвращается в деревню к Маше, несмотря на тот факт, что в городе его ждет суровая крановщица Ольга — овеянная сладкими духами девушка-дурман (внесценический персонаж). Маша единственная из всех вполне счастлива в деревне, где подрабатывает продавщицей в местном ларьке: здесь из товаров первой необходимости — пиво, водка и сигареты.

Так и живут: периодически напиваясь, изредка трезвея, большую часть времени проводя в состоянии похмелья, когда непонятно, что — сон, а что — явь. И все бы ничего, но однажды Коля пропадает и начинается расследование. Сережа все чаще видится с милой его сердцу Люсей, завязывается роман. И, как говорится, пошло-поехало. И уже неважно, где Коля. Даже неважно, что Коля умер. И что Колю убила Люся: кучерявая девушка в платьице в цветочек задушила пьяного мужа подушкой, а тело разрубила и скормила свиньям. Все теперь не имеет значения, ведь голубоглазый Сережа так любит Люсю. А Люся так томится по доброму человеку, способному обогреть в долгие тоскливые морозные вечера, когда «зима, холода, все как будто изо льда».

Действие пьесы «Любовь людей» разыгрывается на узком отрезке площадки — никаких подиумов, сцен. Зрители и артисты — буквально на расстоянии вытянутой руки. Никаких предметов быта, не говоря уже о декоре: из украшений — титры и ремарки, белые на черном фоне, данные проекцией на стену. Аскетичность в духе Александровского — Волкострелова как она есть.

Мизансцены фронтальные. Глубина создается за счет четырех дверных проемов (два в центре, два — чуть поодаль, по бокам), из-за которых появляются герои. Шлепки и удары, всхлипы и стоны, крики и плач, даже пение и смех — оглушают. Уж больно чересчур, лишком близко. И невероятно, запредельно — громко. Откровенно страшно. Но чаще — просто невыносимо. И физически, и морально.

Семен Серзин, чередуя ослепляющий теплый желтоватый свет с длинными черными паузами затемнений, монтируя реплики душевные с высказываниями калечащими, создает пространство, полное ужаса, истекающее кровью, исходящее болью. Жизнь здесь не течет — пульсирует. Герои, произнося слова, подчеркнуто держатся на расстоянии, не контактируют друг с другом. Люся (Анна Донченко) не смотрит на Сережу (Михаил Касапов), а Сережа — на нее: актеры, обращенные лицом к залу, бросают реплики в никуда, говорят, точно в пустоту. Мертвая, выжженная территория. Первый контакт происходит только после того, как Люся признается Сереже в убийстве. Их линия — центральная в истории.

Героиня Анны Донченко — красивая и цветущая в начале, растрепанная и с разбитым окровавленным носом в середине, истеричная с забинтованной рукой (хотела узнать, каково это — быть съеденной свиньями) в финале — хрупкая и невероятно сильная женщина одновременно. Она трепещет и дрожит в беседе с Сережей. Она стоически переносит издевательства и побои мужа (Андрей Вергелис). Когда все слезы выплаканы, когда «глазки могут только смотреть», несгибаемая Люся без всякого крика, тихо, шепотом, озвучивает единственно верное решение: казнить — нельзя миловать. И дело сделано. А дальше приходит осознание: ад — это не другие, это я сама. Ей является убиенный муж, с которым можно говорить часами, изводя уже другого мужчину, вызывая у того приступы ревности, доходящие до спазмов.

В спектакле есть страшнейшая сцена: Люся милуется с Сережей — страстно целует, вжимается всем телом в его тело, но вдруг путает имена… путает лица… и вот уже не Сережу она обнимает — Колю. Анна Донченко, держа в объятиях героя в исполнении Михаила Касапова, отстраняется, отталкивает его, и тот молча откатывается по стене, исчезая в провале дверного проема, а его место занимает персонаж Андрея Вергелиса. Но и он ровно так же выскальзывает из ее ласкающих рук и так же растворяется в темноте. Люся остается на сцене одна: оглаживая невидимый силуэт несуществующего мужчины, она со слезами на глазах что-то лепечет. Позже, уже без всякого партнерства, актриса задает вопросы от лица героини, отвечает от имени Коли. Она кается, молит о прощении и сама себя прощает. Замкнувшись на собственных страданиях, Люся заставляет страдать и Сережу. Некогда славный малый, он превращается в настоящего параноика. Касапов показывает весь путь не то эволюции, не то деградации героя: плавная в своей нежности речь и робкие движения сменяются истерическими всплесками и уверенными шлепками-захватами. Невыносимая тяжесть бытия и его толкает на преступление: Сергей душит возлюбленную, навалившись на нее всем телом, а затем уходит в темноту, долго чем-то гремит, и по звуку упавшего стула мы догадываемся об очевидном исходе.

«Надо жить», — по-чеховски исступленно твердят, выгорая на лету, герои Богославского. А еще повторяют, как мантру, что «виноватых нет». Просто — таково существование. Просто такая странная — в своей дикости — любовь. Любовь людей, когда и вместе нельзя, и порознь невозможно. И каждый сам себе — распятье. И у каждого — свой путь и своя персональная Голгофа. И ничего не изменить — не стоит и пытаться. Нормальная история нормальных людей.

Автор: Яна Постовалова
Фото Виктории Башиловой