Перекресток

«Спектакль — репетиция свободы» — согласен на сто процентов

В Петербурге в рамках летнего фестиваля искусств «Точка доступа» стартует совместный проект фестиваля и Pop-up театра – «Другой город». Спектакль-прогулка с бинауральной записью звуков Амстердама, Венеции или Парижа. Сопровождение выбирает сам зритель. О подготовке проекта и путях развития современного театра – режиссер Семен Александровский.

Беседовала Яна Постовалова

Фото из архива Pop-up театра

– Семен, как возникла идея проекта «Другой город»?

– Пришел я к этому довольно витиеватым путем. Изначально хотел сделать спектакль по улице Рубинштейна. Меня очень вдохновила история с «Последним адресом»: когда проходишь мимо дома с табличкой «Последний адрес», то сразу начинают работать дополнительные ассоциации, аллюзии, связанные с конкретным домом, людьми, их судьбами. Таких историй в Петербурге, в старом городе, полно. Мы проходим мимо дома, а он молчит – не говорит с нами. И мне захотелось сделать что-то такое, как путешествие сквозь улицу Рубинштейна, сквозь ХХ век. Начал изучать, накопал тонну материала – мемуары и биографии, но форма не рождалась. Тот спектакль-экскурсия, который получался, меня не устраивал.

– Вам хотелось представить спектакль именно в форме путешествия?

– У меня было представление, как человек идет один, у него – наушники, в них – рассказ, связанный с этой конкретной улицей. Но подобный тип путешествия меня как потенциального зрителя не устраивал: такое было, и не раз – тот же Remote X. Принципиально нового подхода, способного переформатировать взаимоотношения зрителя и спектакля – человека, воспринимающего материал, и непосредственно самого материала, – я не нашел. Но понял: темы и места недостаточно. И начал думать, какой бы спектакль меня по-настоящему вдохновил, чтобы было прям классно.

Сначала пришла идея сделать историю на Рубинштейна, отключив современные шумы – машины, гудение толпы. Переформатировать их, подменить теми шумами, что были сто лет назад. Сделать своеобразную реконструкцию улицы вне нарратива, приятное впечатление: трансформацию пространства и путешествие во времени одномоментно.

Потом я придумал еще лучше: идея заключается в том, что ты идешь по Петербургу – от церкви Симеона и Анны на улице Белинского, мимо Летнего сада и обратно к зданию Цирка Чинизелли, а слышишь другой город. Тогда пришлось переместиться с Рубинштейна на набережную. И я выбрал еще три города, которые стоят на воде: Амстердам как модель Санкт-Петербурга; Венецию, потому что Петербург – Северная Венеция; Париж, который стоит на Сене, сопоставляемой с Невой, и где, как и в Петербурге, есть острова. Я ухватился за эту идею, она мне дико понравилась, потому что это же реализация мечты человечества: перемещение в пространстве и времени. То есть основной критерий – вода. Маршруты похожи: зритель идет по набережной в Петербурге и слышит, как кто-то идет по набережной в другом городе. Точка сцепления, соединения – движение. Так происходит реализация спектакля.

Фото Геннадия Демченко

– Я так понимаю, что понадобилась экспедиция, вы ее совершили и в каждом городе провели где-то по три дня, записывая звуки?

– Да, и в каждом городе я ходил по восемь часов в день, раз по 15 прошел каждый маршрут. На десятый день просто физически не смог встать: понял, что ноги не пойдут. Сейчас мы на этапе монтажа, составления карт и финальной подготовки. Вчера тестировал маршрут – это какие-то совершенно новые впечатления. Ходил по набережным Петербурга и слушал демонстрацию анархистов в Венеции. Ты идешь сквозь улицу, на которой нет ничего, и чувствуешь себя участником демонстрации. Невольно возникают ассоциации с Петербургом 1917 года, мысли о гражданском обществе, социальной инициативе. Или, опять же, слушая Венецию, увидел проплывающий мимо кораблик «Палермо». Понимаете, возникает – здесь и сейчас – магия соединения. У другого человека будет что-то другое – свое, индивидуальное, уникальное. И ведь место преображается, становится другим за счет приобретенного нового опыта. Это такое восстановление связей, нитей невидимых, светящихся, которыми все пронизано, в том числе наша планета. Возможно, это и есть моя работа как режиссера – соединить обрывки дней связующей нитью.

– Какой вы техникой пользовались для фиксации звуков?

– Я очень увлекся темой бинауральных микрофонов и вообще бинауральной записи. Есть целое сообщество, которое занимается их разработкой, максимально документально записывая всевозможные типы звуков. Это создает иллюзию невероятных тактильных ощущений! Надеваешь наушники, и у тебя в голове возникают объемные записи. Есть классические истории, например, виртуальная парикмахерская, когда создается полная иллюзия, будто тебя стригут. Своеобразный способ дополнения реальности. Но при этом со стороны воспринимающего субъекта возникает физический отклик, мурашки бегут по коже. Я подробно изучил тему бинауральных записей, микрофонов, нашел доступные по цене – в пределах 100 долларов.

Дальше необходимо было посетить эти три города и записать их голоса. Тоже поразительный опыт, потому что никто из окружающих не знает, что ты пишешь звук. Просто человек в наушниках в толпе, но никто не подозревает, что ты все фиксируешь, – практически шпионская история.

Фото из архива Pop-up театра

– Как будет технически происходить прогулка? Насколько должен быть подготовлен зритель?

– Ни насколько. Все, что требуется, – сделать выбор, в какой из трех городов вы хотите погрузиться. Затем получаете наушники и смартфоны, проходите легкий инструктаж, тестируете и отправляетесь в путешествие, которое займет примерно 45 минут. Кто-то может совершить его за 40 минут, кто-то за 50 – катастрофы не случится. Погрешность небольшая, история не изменится: «Другой город» – мобильный, выстроенный, но не застроенный спектакль. Кроме того, на протяжении маршрута можно будет, наводя смартфон на QR-коды, видеть фотографии, круговые панорамы, видеозаписи другого города.

– Не так давно в интервью вы признались, что стали экспериментировать с формой, потому что не доверяете коллективному опыту и тому типу театра, который этот опыт отчасти реализует. То есть театру, где ты приходишь, занимаешь место в зале, а на сцене происходит некое действо, как мы обычно привыкли…

– Мой мастер Лев Абрамович Додин сказал, что если спектакль не является экспериментом, он не имеет права на существование, так что любой режиссер – экспериментатор, вынужденный переоткрывать законы. Театр – это не точная наука, здесь нет устоявшихся, зафиксированных формул и законов. Я как практик решаю для себя две задачи: работа с материалом и работа с существом театра. Во вторую часть входит многое: способ существования артиста, если в спектакле есть актеры; способ его взаимодействия с материалом; по какому закону мы работаем. Например, в работе «Топливо» основной закон – система персоны и персонажа, когда артист работает с персонажем, но им не становится. Эти взаимоотношения должны быть очень четко и аргументированно проговорены, продуманы, каким образом они работают. Это и есть действенный анализ: что я делаю на сцене?

– Интересный парадокс: вы утверждаете, и совершенно верно, что театр – не наука, но при этом работаете все время с темами, ориентированными, апеллирующими к точным наукам: физико-химические «Элементарные частицы» и «Топливо», теперь «Другой город» – о преобразовании пространственно-временного континуума. Откуда такое стремление к точности?

– Тут надо ответить на вопрос: зачем мы ходим в театр? За эмоциями. Но эмоции – вещь неточная. Это какая-то странная штука – все что угодно. Выпил кофе – испытал эмоцию. И?

– Но театр дарит эмоции высшего порядка, не сравнимые с удовольствием от чашки хорошего кофе.

– Не знаю. Я не доверяю слову «эмоции». Гораздо точнее – «опыт». Мы идем в театр за новым опытом, чтобы испытать что-то важное, нужное. С опытом нельзя обмануть: либо ты испытал нечто новое, либо нет. А я создаю структуру, в которой оставляю зрителю возможность подключаться или нет, участвовать или манкировать, монтировать представление самому для себя. Я не веду за ручку – даю возможность: смотри, изучай. И как зритель я хочу видеть ответное в театре.

Возвращаясь к научному подходу и моему интересу к науке: есть желание, стремление к правде, первооснове. А что это? Правдиво играет актер? Очень сложная конструкция, потому что в начале есть подразумение: вот актер, играющий героя, к примеру Гамлета. Так называемое «как будто», магическое «если бы», но меня они не устраивают. Это не может быть правдой, когда есть «если бы», разве нет?

Фото Геннадия Демченко

– Да. Но правда в том, что мы, приходя в театр, осознаем: все, увиденное на сцене, как бы правда.

– А меня не устраивает «как бы правда».

– Слушайте, в «Другом городе» мне понятна исконная правдивость. А вот, допустим, в «Топливе»: сцена, сидят зрители, перед ними история, которую разыгрывает профессиональный актер. В чем правда?

– В том, что мы видим Максима как Максима, он не становится и не стремится стать Давидом Яном. Он на глазах у зрителя ведет работу с материалом, рефлексирует на определенную заданную тему и говорит: «Смотрите, какой поворот, произошла связка: было это, а теперь – вот это».

– Возвращаясь к «Другому городу» – вы же понимаете, что, удаляя актеров, немного подставляете себя? Потому что критики зададут вам вопросы: в какой мере это спектакль? И если спектакль, каковы критерии?

– Без сомнения. Я уверен, что в мою голову полетит куча гнилых овощей, и готов. Читаю сейчас книгу «Разговоры с Кейджем», где он пишет, что ни одно его произведение не воспринималось как музыка в период, когда было создано. А сейчас мы не можем представить музыку XX века без Кейджа – он действительно поменял наше представление о музыке. То есть художник должен быть верен самому себе. И я верен, понимаю, что на 100% делаю правильно, могу ответить на все вопросы.

Раздвигать границы восприятия, границы привычного и комфортного – в этом и есть задача искусства, как бы громко это ни звучало. Так работает цивилизация, расширяется мировоззрение. И совершенно права Ксения Перетрухина, опубликовавшая манифест, в котором говорится: «Спектакль – репетиция свободы». На 100% согласен. Лучше не скажешь. Я поэтому и создаю такие конструкции, в которых нет ответа на вопрос, кто главный. Нет главного. Ты – главный. Ты – чувствуешь. Ты – свободен. Ты – ответственный. Это и есть главное.

– Означает ли это, что в «Другом городе» зритель и герой – явления тождественные?

– Да, конечно. Кто на самом деле герой? Ты – герой! Ты – со-творец, потому что каждый выступает творцом собственной жизни, ведь иной у нас нет.

– Герой собственной жизни в обыденной жизни? Но жизнь ведь не произведение искусства!

– А почему? Есть только одна жизнь, и это, безусловно, произведение искусства.

– То есть происходит перманентная карнавализация бытия?

– Может быть. А может быть – сакрализация. И в этом тоже задача искусства: обратить внимание на то, что жизнь вообще – искусство, а человек – художник. «Другой город» – спектакль потому, что, выстраивая границы, я обозначаю простую вещь: мое взаимодействие с театром, с его природой. А что такое природа театра? Природа контакта зрителя и материала. Границы его и ориентиры. Природа действия, события. Я, делая спектакль, думаю о том, что это вообще такое сегодня, как спектакль взаимодействует со зрителем. Это отнюдь не означает: сегодня все – спектакль. Нет. Меня умиляют критики, которые смело утверждают: «Это – не театр». Подобные утверждения означают одно: критик не подумал или подумал недостаточно. Потому что художник, создавая, думал… Думал, что по-другому невозможно, иначе – кругом неправда.

– У критиков-то основа проста: формула Эрика Бентли, по которой театр – это когда А на глазах у В изображает С. Ваша формула – А=В=С.

– Любопытное замечание. Я с ним, пожалуй, соглашусь, но параллельно оно вызывает ряд вопросов и возражений: а что такое сегодня равенство или тождественность? Мы в театре отождествляем себя, допустим, с героем. Но необходимо понимать: мы стали до такой степени эгоцентричными, что замкнуты на собственной персоне, делая бесконечное количество селфи, презентуя себя через Facebook, через «ВКонтакте». И, понятно, это ответ на запросы времени, где В и есть А и все тождественно. Это и есть театр в его формах, контактирующих с миром.

– Что нам ждать в наступающем сезоне? Будут ли премьеры?

– Да, я готовлю параллельно четыре проекта, не обо всех могу сейчас говорить. Но одна из работ – по Довлатову, кстати, по улице Рубинштейна. Плюс продвигаю два проекта в рамках гостеатра, хочу, чтобы они реализовались. А потом будет работать Pop-up театр – горизонтальная структура, вне зависимости от вертикали власти и институций, проект независимый. И это – дополнительные возможности, позволяющие реализовывать принципиально новые проекты, для которых закрыт театр государственный.