Перекресток

«Спектакль — это не ежедневный неосознанный труд»

Интервью с художественным руководителем московского театра «А. Р. Т. О.», сценографом и режиссером Николаем Рощиным

Беседовала Елизавета Ронгинская

Николай Рощин поставил в Александринском театре спектакли «Старая женщина высиживает» и «Ворон». Недавно состоялась премьера спектакля Валерия Фокина «Сегодня. 2016», для которого сценография Николая Рощина имеет значение самое принципиальное. 27 апреля в ТЮЗе прошла премьера по пьесе Эжена Ионеско «Носороги», режиссеры — Николай Рощин и Андрей Калинин.

Фото Владимира Луповского

— Николай, вы расширяете зону влияния: в вашей петербургской истории постановок появился ТЮЗ. Если не секрет, что вас привело в этот театр, какова история этой встречи?

— Адольф Яковлевич Шапиро пригласил меня поставить спектакль в ТЮЗе. Я сразу сказал, что стопроцентно участвовать в проекте не смогу: у меня очень много дел в Александринке и в Москве. В нашей постановочной артели работают мой однокурсник Иван Волков и мой ученик Андрей Калинин. Андрей — актер по образованию, но у него уже есть две камерные постановки в качестве режиссера и сценографа, а последние два спектакля он делал со мной вместе на больших сценах, выступая в качестве ассистента, сорежиссера, сосценографа. Андрею пора двигаться дальше — переходить от камерных форм к чему-то большому, и ТЮЗ предоставил нам такой шанс.

«Ворон». Фото из архива театра

— ТЮЗ воспринимается как театр детский. Маркер на вашем спектакле — 18+, но, скорее всего, на спектакль будут приходить и более юные зрители. Принимали ли вы это в расчет, работая над постановкой?

— Мы делали «Носорогов» для старшего возраста: дети могут нарушить атмосферу восприятия этого спектакля. Вообще, это всеобщая проблема театров: в Александринский театр на взрослые спектакли тоже пытаются приводить детей, но за этим строго следят администраторы. Хотелось бы, чтобы в ТЮЗе к этому тоже отнеслись внимательно.

«Ворон». Фото из архива театра

— Вы уже работали над одним произведением Ионеско — над пьесой «Лысая певица». И вот вновь обратились к этому автору. Почему снова Ионеско? Чем он вас так «привязал»?

— Это был компромиссный вариант: мы доверились художественному руководителю — он лучше понимает ситуацию в своем театре. У нас были совсем другие предложения: хотели поставить Введенского «Елка у Ивановых» или Витрак а «Дети у власти», но, когда ставишь в новом театре, невозможно идти только от себя.

«Ворон». Фото из архива театра

— У театра «А. Р. Т. О.» самобытный сценический язык, сформировавшийся в течение длительного времени. Можно ли за два месяца репетиций заразить им незнакомых вам артистов?

— Артистов можно заразить новым способом существования, языком, но потом «болезнь» быстро начинает проходить, спектакли становятся одинаковыми. Это проблема всех академических театров. Чтобы такого не случилось, нужно следить за спектаклем. Хотя бороться с этим, как показывает практика, бесполезно. Какой бы режиссер ни приходил, артисты из чувства самосохранения начнут делать что-то среднее, иначе просто сойдут с ума. Невозможно каждый день существовать по-новому, переключаться от одной стилистики к другой. В академическом театре должно быть направление в едином стиле. Например, Любимов работал примерно в одном направлении, поэтому Таганка достигла больших успехов.

«Ворон». Фото из архива театра

— ТЮЗ — это детская аудитория. Чем ее заинтересовать? Есть ли некие обязательства в работе с детьми?

— Я сам учился при детском театре Алексея Бородина, который со временем перерос в Молодежный. Я играл в детских спектаклях. Главное правило — не должно быть скучно: дети не должны ненавидеть театр после просмотра спектакля, как это случилось со мной. Я пошел смотреть «Серебряное копытце» в «Современник», и это на долгое время отбило охоту вообще ходить в театр. Для детей не нужно делать что-то специальное, хотя сюжет должен быть более понятным, без всяких психологических колодцев. Дети чувствуют, когда начинается какая-то невнятица… Детский театр — совершенно не изученная область. Например, японские дети смотрят спектакль не шелохнувшись, а у нас в некоторых театрах они могут даже бегать по залу, есть во время действия чипсы. В чем причина? То ли им скучно, то ли что… Мне кажется, что дети очень податливы — если создать для них атмосферу, в которой чипсы невозможны, они перестанут это делать.

«Старая женщина высиживает». Фото из архива театра

— Ваши работы — в ряду самых современных. Ваши спектакли — прямой вызов к дискуссии о современном театре. А традиции имеют для вас значение? Есть у вас кумиры, учителя в истории?

— Любой эксперимент без знания традиций и фундаментальных основ сценического ремесла, как правило, пуст, мертв, пошл. Ежи Гротовский, Анатолий Васильев — самые настоящие, самые радикальные новаторы, но какая у них школа за плечами!

— Что вы не любите в театре? Или наоборот: чем вам интересен современный, сегодняшний театр?

— Новый театр в 90% случаев не представляет собой ничего особенного. Он дискредитирует само понятие авангарда: после просмотра некоторых спектаклей зрители начинают относиться негативно ко всему современному искусству.

Сейчас невозможна никакая лаборатория, чиновники своими госзаданиями вырубают на корню лабораторный дух в театре, благодаря которому рождались серьезные коллективы.

«Старая женщина высиживает». Фото из архива театра

— В «А. Р. Т. О.» вы делаете то, что вам самим нравится?

— Делали, пока нам не выключили свет, не забрали постановочные деньги, при этом требуя играть большое количество спектаклей. Для нас спектакль — это не ежедневный неосознанный труд. Мы готовились к каждому спектаклю, а когда играли его — для нас это было событие.

— Николай, вы — замечательный художник. И в ваших театральных работах это особенно заметно. Самое принципиальное кажется связанным с находками режиссера-художника. А насколько вам важен артист? Какой артист оказывается по-настоящему вашим?

— Если артист понимает общее направление идеи и как ее надо реализовывать, его уже можно назвать «своим». Когда ты пришлый режиссер, этого достичь практически невозможно. Поэтому в Александринском театре две главные роли в «Вороне» играют мои ученики Александр Поламишев и Тихон Жизневский, однокурсники Андрея Калинина. У нас с ними общий язык в целом есть, и это очень важно. Иногда случаются счастливые попадания актера в режиссера и наоборот (сейчас я говорю про актрису Елену Немзер из Александринки), но в основном «свои» артисты воспитываются постепенно: если есть какое-то общее понимание на уровне интеллекта, ощущений, это уже хорошо, а потом это все нужно проявлять через сцену.

«Старая женщина высиживает». Фото из архива театра

Иван Волков, мой однокурсник и артист, исполнял все главные роли в наших постановках. Мы десять лет искали золотое сечение между режиссурой и тем, как артист это подает. Лучшее время было тогда, когда мы работали в Центре Мейерхольда, с 2001 по 2004 год, у нас была своя лаборатория. Валерий Фокин создавал для этого все условия: было несколько лабораторий и мы не перемешивались. Каждый режиссер ковырялся со своими идеями и показывал какой-то результат, под это давали гранты, не было никакого госзадания. Был план, режиссеры выпускали лабораторные спектакли, связанные с каким-то поиском. В Центре Мейерхольда процветали тренинги: Фокин приглашал знаменитых режиссеров, которые обладали какой-то методологией, — и Теодороса Терзопулоса, и Тадаши Судзуки, и Влодзимежа Станевского. У каждого мы проходили недельные мастер-классы. Как только пришла новая волна чиновников, все поменялось: появилось госзадание — необходимость продавать спектакли любым способом и набирать зал.

«Старая женщина высиживает». Фото из архива театра

— Каков ваш идеальный театр будущего?

— У меня нет четкого представления об идеальном театре будущего, у меня был идеальный момент, когда мы работали в Центре Мейерхольда. В идеальном театре должна быть художественная, творческая, исследовательская программа, в этом театре могут существовать несколько лабораторий. Художественный руководитель назначает программу: «античный театр», например. Это не значит, что все время нужно ставить Еврипида: должно быть изучение, а не просто желание поставить произведение. Художественный руководитель должен иметь какой-то метод, направление и сам придумывать художественную программу. Он определяет свое творческое направление, придерживается его и собирает определенный круг зрителей. Мне импонирует такой авторский театр-лаборатория. Все говорят, что сейчас развелось очень много лабораторий, что на них уже никто не ходит, но это неправда: все зависит от степени таланта. Спектакль может быть экспериментальный, лабораторный, но достаточно открытый для публики.

«Сегодня. 2016». Фото Екатерины Кравцовой

— В одном из интервью вы говорили, что публика ведома. Вы отказываете ей в самостоятельности?

— Мне всегда очень было интересно манипулировать вниманием зрителей: не для того, чтобы их помучить, а чтобы удержать их внимание и им самим было интересно. Зритель за этим и приходит в театр — он хочет, чтобы его поводили за нос и он мог открыть какие-то неожиданные для себя вещи.

«Сегодня. 2016». Фото Екатерины Кравцовой

— Вы размышляли о том, что хотите уйти от вербального театра… Придерживаетесь ли вы еще этой тезы?

— Это было в самом начале. Мы начинали со спектакля без слов «Пчеловоды». Теперь мы вернулись к словам, но они уже не играют прежней первостепенной роли, они не святы и мы не обслуживаем их, а используем наравне с другими средствами.

— Как вы считаете, петербургский зритель готов воспринимать ваши спектакли?

— «Ворона» в Александринке петербургский зритель воспринимает замечательно.