Проспект премьер

Может быть, Гамлета пора разлюбить?

Ирина Кириллова

«Гамлет»
Малый драматический театр – Театр Европы

Сочинение для сцены Льва Додина по Саксону Грамматику, Рафаэлю Холиншеду, Уильяму Шекспиру, Борису Пастернаку
Постановка Льва Додина
Художник Александр Боровский

Разлюбить Гамлета, особенно если принц датский и популярнейший артист театра и кино Данила Козловский — одно и то же лицо, представляется почти невероятным. И все же… Возможно, вот она — главная неожиданность долгожданной сенсационной премьеры МДТ. Иссякла любовь, исчезла из трагического пространства.

«Пространство» на ремонте: строительные леса под пленкой, сквозь которую в каждой отдельной «клетке» едва просматривается источник неживого света. Здесь нет ни ветра, ни дождя, ни облаков, ни прочих сантиментов. Здесь нет и никакого реквизита. Голая конструкция и беспощадная шекспировская правда.

Театр холоден, как памфлет, умен и безжалостен. Это театр большого мастера, в котором все, будь то эстрадное танго, хореографический этюд или всего лишь «проход», звучит как реплика, как монолог, как вызов онемевшему залу.

Два с лишним часа без антракта оказываются эмоционально сжатой новой историей Гамлета. «Сочинение для сцены Льва Додина» предназначено для жизни в черно-белом цвете. Нет пафоса. Есть стильность. Режут глаз редкие вкрапления красного: туфли Гертруды цвета алой крови на модном каблуке — подчеркнуто греховны; малиновые тапочки-мокасины Клавдия — точный знак гламурного вероломства. На главных героях футболки с портретами «кумиров»: у королевы — портрет Клавдия, у Офелии — «мой принц», у самого принца — Гамлет-отец. К чему «слова, слова, слова»?

В «Сочинении для сцены Льва Додина по Саксону Грамматику, Рафаэлю Холиншеду, Уильяму Шекспиру, Борису Пастернаку» нет ощущения старинного театрального многословья. Гамлет (Данила Козловский), Гертруда (Ксения Раппопорт), Клавдий (Игорь Черневич), Офелия (Елизавета Боярская) захвачены интригой, выворачивающей нутро до последнего жалкого и бесстыдного остатка. В этой версии исключены нежная фантазия и лирическая утонченность. Здесь и Призрака нет. Но зато все, кто есть — живые и страстные, — легко становятся почти призраками, когда уходят в невидный «лабиринт истории» — за белую строительную пленку. Слышны их шаги, лихорадочный бег по «этажам» закрытого на ремонт королевства и… откуда-то сверху, заставляя зрителей вздрогнуть от нарочитой внезапности, падают бездыханные жертвы — куклы-дублеры. Муляж — театральный остаток человеческого тела.

Сцена покрыта досками крест-накрест, образ Дании-тюрьмы превращен в «фундамент», свободный для игры. Постепенно дыры-клетки закрываются людьми в черном. То ли шекспировские могильщики, то ли простые монтировщики-строители. То ли деревянными щитами, похожими на наглухо закрытые двери, то ли могильными плитами замуровывающие упавших по ходу трагедии жертв знакомого сюжета.

В экспрессионистски жестком поле действуют необычно энергичные, чувственные персонажи. Все они имеют, пожалуй, одну удивительную особенность. Они поразительно стильны, красивы, эффектны (сколько красивых актеров в одном спектакле!) — но именно поэтому кажутся еще отвязнее. Странные «беспредельщики» не прикреплены ни к прошлому, ни к настоящему и ничем до конца не оправданны: для классики слишком современны, для буквального совпадения с сегодняшним днем — немного вычурны и непредсказуемы. Спектакль этим и берет зрителя: искание новой правды шекспировского сюжета становится насквозь театральным триллером эпохи глобального «ремонта» вечных истин.

Гертруда балансирует на грани — королева живет так рискованно, как будто «ест с ножа». Ксения Раппопорт играет, пожалуй, самую острую и напряженную роль спектакля. В неожиданно распахнувшихся в зал дверях она появляется под звуки танго, похожая на отвязную и темпераментную бизнес-вумен. Короткая стрижка, унисекс, подчеркивающий повадки хищницы. Прямые черные брюки, белая футболка и слегка наигранное «напоказ» упоение чувственного танца. Ее партнер — Гамлет, в темном пиджаке и толстовке с капюшоном, скрывающим лицо. Этот танец задает тон интриге, в которой есть что-то от «жестоких игр» и одновременно «танцев с волками».

Гертруда должна бы стать победительницей, ее цель почти достигнута. Она избавилась от ненавистного мужа, соединилась с давним другом-любовником, в ее соблазнительном теле — энергия власти и силы. Только Гамлет — помеха ее успеху. Сын жаждет мщенья за отца. Несправедливо обделенный мальчик мечтает вернуть престол по праву законного наследника. И Гертруда желает избавиться от сына.

Клавдий Игоря Черневича — «модный король», имеет манеры с элементом светской мягкости, держит паузы, все понимает и ни на чем не настаивает. По сравнению с почти агрессивной Гертрудой он слаб, пассивен, даже жалок. И Гамлет справедливо полагает, что король — ничтожество, недостойное трона.

В спектакле нет изыска и изящества — есть простота, минимализм, устраняющий оттенки чувств, но зато дающий резкие перебросы смыслов: от коварства до дикости, от обобщения к сгущенной правде, от правды — в план кошмара, домысла, догадки…

Мать не любит сына, подстрекает короля отправить его в ссылку, наказать, истребить. Гамлет набрасывает на плечи полотнище, содранное с каркаса когдатошнего королевства, и изображает «принца крови». Он истязает мать своими «протестными настроениями». Взбирается на верхние этажи конструкции и «митингует». Гертруда превращается в другую женщину. Гамлет комкает в руках снятый ею парик. В рассыпавшихся по плечам волосах — полосы проседи. Как-то по-собачьи Гертруда целует Клавдия и отдается ему на глазах у ошарашенно содрогнувшейся публики.

Тут все застроены наперекор сложившимся стереотипам зрительских ожиданий. Красивая Гертруда Ксении Раппопорт вместо трагической судьбы предлагает отчаянный треш: образ взбесившейся мировой «чумы», смешанный с ультрасовременной роковой и развратной «корпоративной» интриганкой. В конце концов ей ничего не остается, кроме как выпить бокал с отравленным вином, снять алые туфли и, демонстративно прихлопнув ими, прыгнуть в могилу. В последнее мгновение она вдруг напоминает обыкновенную… куклу Барби со стройными длинными ногами и взметнувшимися кверху кукольными волосами.

Девушка-загляденье Елизавета Боярская — Офелия без грима, бледная, немного злая девочка-тинейджер. Она в грубых ботинках, «шерстяных» носках «навыпуск» и легкой юбке пастельного тона с цветочным узором. В этом антигламуре — Офелия «без правил» под стать бунтующему Гамлету. Но принцу не до нее. Офелия оказывается горьким и беспощадным надругательством над образом соблазнительной женственности и прелестями любви. Из трех ям — из «дыр» условной земли — торчат грубые деревянные лестницы. На одной из них Офелия занимается любовью в одиночку — откровенно и вызывающе театрально.

И Данила Козловский в роли Гамлета направлен «наоборот» сложившейся у артиста репутации героя, против которого устоять невозможно. За душой этого мальчика не красивая драма, а историческая «разборка». Он мечется в прострельных коридорах света, ложащихся крест-накрест из распахнутых в зрительный зал дверей. Он печатает гулкие шаги (вместо Призрака?) — самим собою заведенный, недовольный, взъерошенный. Он спокойно и методично сдергивает белую пленку, и остаются голый каркас строительных лесов и полунагие, жалкие фигуры Клавдия и Гертруды.

Время ремонта исключает чистые помыслы и высокие страсти. Этому Гамлету досталась короткая комбинация мифа и исторической хроники. Поэтические вопросы сняты. И знаменитые монологи лишены былого надрыва и пафоса. Что уж там «Быть или не быть», зачем «Бедный Йорик» — о тщетности бытия?

Гамлет поражен злыми мыслями, фобией насилия, заговоров и интриг. Его жизнь — борьба, замешанная на обиде и самоутверждении. А в итоге — тщетность амбиций, разочарование и пустота. Вполне узнаваемый взрывной энергетический комплекс наших дней. И трагический коданс уходит за пределы текста. Гамлет играет на флейте, встав в гордую позу солиста, а потом пускается в безумный танец. И тут артист Козловский дарит своему герою темперамент отчаяния. Гамлет заигрался. Мелодия флейты вылетает в оркестр, мутирует, преображается, и на могильных плитах Гамлет — Козловский танцует с надрывом, почти с истеризмом взлетая в балетных па, редко доступных драматическому актеру.

Танец «над могилами» мог бы быть финалом спектакля. Но фантазия на тему Гамлета не кончена. И следует заслуженный всеми эпилог. В проходе перед сценой проезжает видеопанель, и в этом условном «телевизоре» новый вполне современный и цивильный король — «президент» Фортинбрас читает свое обращение к народу, сидящему в зрительном зале.

Не упустить бы… мышеловку, превращенную в спектакле в резюме на темы театра, эпохи и власти. Актеры в шекспировском сюжете о Гамлете играют пьесу, способную «обратить очи внутрь души» и заставить Клавдия выдать себя. Но в истории, рассказанной со сцены МДТ, Клавдий — меньшее из зол. И «Мышеловка» здесь задумана для зрителя. К зрителю обращены трое великолепных резонеров этой постановки (Сергей Курышев, Игорь Иванов, Сергей Козырев). Они и судьи, и пророки, и мудрецы.

Подставить зеркало миру, каждому мигу истории… Не знаю, прав ли театр, если он так программно принимает на себя сию великую миссию. Проповеди зачастую не хватает коварной тайны искусства. Но то, что сегодня театральное слово, если оно стремится к шекспировской правде, требует мужества — сомнений не вызывает.

Автор: Ирина Кириллова
Фото Виктора Васильева