Проспект премьер

Приплыли…

Александр Платунов

«Гроза»
Театр на Васильевском
Режиссер — Владимир Туманов
Премьера — 7 марта 2016 года

О, как сегодня на сцене не хватает Островского! Нет, ставят, конечно, но совсем не в той мере, в какой он этого заслуживает. Изображенный Островским русский мир в последние годы пытается реанимироваться и, что уж там лукавить, вполне успешно. Это нам, жителям Северной столицы, бесконечная чеховиана помогает рефлексировать под серым петербургским небом. Но Петербург-то не вполне Россия — с его-то небесной линией! А на широких российских просторах кипят описанные Островским земные страсти: деньги, взятки, откаты, продажные красавцы и красавицы, неравные браки, семейные распри и бытовые преступления. Островский сегодня звучит как эстетизированный и стилизованный документальный театр, его прославленная «объективность» тому в немалой степени способствует. Вот уж кто больше подходит на роль «нашего всего», чем далекий от народа и понимания Иосиф Бродский. А потому любое обращение театра к Островскому сегодня показательно, тем более когда речь идет о его главной пьесе — а таковой, да простят меня поклонники «Бесприданницы» и «Леса», все-таки является «Гроза» — редкий образец полноценной отечественной трагедии.

В Театре на Васильевском «Грозу» поставил Владимир Туманов. Для режиссера, в последние годы ставящего исключительно классику — Чехова, Гоголя, Достоевского, шаг вполне закономерный. И в то же время неожиданный: великий русский драматург в немалом списке режиссерских работ Туманова почти не значится и, кажется, ничего не предвещало… Правда, лет пятнадцать назад он ставил в «Балтийском доме» «Без вины виноватые» с Эрой Зиганшиной, но особой удачей тот спектакль ни для актрисы, ни для режиссера не оказался. Осталось впечатление, будто особо принципиальных задач в том спектакле Туманов перед собой и не ставил.

Но вот «Гроза» для Туманова, думается, работа принципиальная и далекая от всяких хрестоматийных подходов. Ни берега Волги, ни избы Кабанихи, ни греховного оврага здесь ждать не приходится. Художник Семен Пастух создал для спектакля потрясающей постимпрессионистической красоты единое пространство. В центре окруженного каменными стенами двора, залитого странным туманным «колдовским» светом (блестящая работа художника по свету Гидала Шугаева), водружена большая обшарпанная лодка, которой очевидно некуда плыть. Время остановилось, заведомая повторяемость событий лишила историю бытовых подробностей и эмоционального накала. Жанровое определение на афише могло бы выглядеть так: «Опять трагедия». Когда трагическое происходит первый раз — человек ошеломлен, напуган, потрясен; а когда двадцать пятый? Вот-вот — опять трагедия… В спектакле Туманова все происходящее воспринимается героями, включая Катерину, не как нечто исключительное, а как привычная норма жизни. Мол, у нас тут извечное пьянство, блуд и притеснение, да и по количеству самоубийств мы лидеры — чему тут удивляться-потрясаться? Не жили хорошо — и не фиг привыкать!

Придавая событиям пьесы почти притчевое начало, режиссер будто переписывает живопись «передвижника» Островского. Мелодраматическая фабула приглушена, вторична. Она служит фоном для реального идейного противостояния. А идеологами становятся вечные русские «типы», у каждого из которых своя непререкаемая правда и своя философия выживания в мороке безнадеги. Большой, говорливый Кулигин Михаила Николаева — скорее убежденный прохиндей, чем мечтатель. Брюнет Кудряш Арсения Мыцыка не случайно носит красные революционные галифе. Тоска и скука благополучия безумно одолевает Дикого — Сергея Лысова. Кабаниха Натальи Кутасовой похожа на депутата Мизулину и бесконечную череду работниц загсов, жэков, профкомов, прочих контор, которые всегда готовы учить, как правильно жить. Инфантильный и даже с легкой придурью Тихон у Сергея Агафонова от жизни прячется в бутылку — как и миллионы его соотечественников. Заезжий гастролер-саксофонист Борис в исполнении Андрея Горбачева — типичное перекати-поле: ни денег, ни дома, ни семьи… Узнаваемость близкого круга: город Калинов, населенный «носителями» неистребимо коммунального сознания. И живут, как живется, и вопросов не задают…

Конечно, когда речь идет о «Грозе», исполнение роли Катерины является определяющим. От этого образа зависит толкование всей пьесы, что не раз подтверждала сценическая история «Грозы». Первая Катерина, Любовь Павловна Никулина-Косицкая, играла «про любовь» — и пьеса становилась мелодрамой. Великая Ермолова играла по Добролюбову про «луч света в темном царстве» — и пьеса читалась как социальная драма. Гениальная Стрепетова делала свою героиню фанатично религиозной и играла про «грех» — в Островском появлялась достоевщина. Алиса Коонен уподобляла свою Катерину Федре и играла трагедию рока. Спектакль Туманова тоже про рок, но, в отличие от античных героев, пытающихся переломить судьбу, персонажи «Грозы» притерпелись. Что бороться-то — как бы хуже не было… Как говорил незабвенный Виктор Степанович: хотели как лучше, а получилось как всегда. В смысле — хуже. Лишь бы не было войны…

Катерину у Туманова играет Елена Мартыненко — актриса заметная, яркая, сильная. Кажется, все перечисленные выше качества Катерины в ней в той или иной степени присутствуют. И любить ей хочется, и уклад жизни ее мучает, и греховность своих отношений с Борисом она сознает. Но больше всего в ней именно того самого фатального: она знает, что с ней будет, но идет на это, потому что куда ни пойдешь — всюду смерть найдешь. Придуманная режиссером Старая барыня Феклуша (Татьяна Калашникова), потасканная несчастная блудница в красной шляпе, все время является Катерине, как являлся Анне Карениной раздавленный колесами поезда мужичок. Красную шляпу Катерина таки примерит на себя, когда решится на грехопадение. Примерит, да снимет — не ее путь. А смерть найдет.

Наверное, главное достоинство спектакля Туманова — актуальность звучания Островского. Тут все отзывается сегодняшним смыслом: узнаваемо и по судьбе… Осознание этого особой радости и гордости за нас не вызывает. Но уж куда приплыли — туда приплыли…

Автор: Александр Платунов
Фото Анны Горбань