Перекресток

Спектакли Татьяны Ворониной в Театре «Суббота»

Алексей Пасуев

Пьесу Елены Исаевой «Про мою маму и про меня» ставили в нашей стране уже не раз (случались на этом пути удачи и неудачи), но Петербург с этим произведением познакомила именно Татьяна Воронина. Ее дебют в Театре «Суббота» вышел удачным: сразу же обнаружились общие черты режиссера и коллектива — острая лиричность пополам с откровенной театральной условностью, тема становления личности в противоречивом и неоднозначном мире.

Спектакль получил название «Пять историй про любовь» с подзаголовком «Школьные сочинения», что сразу подарило и форму будущему зрелищу — жанр театрального ревю, биографического обозрения, где история главной героини Лены (очевидного альтер-эго автора) поведана не впрямую, а опосредованно, через события из жизни окружающих людей, рассказанные начинающим писателем на занятиях в литературном кружке.

Как в средневековом моралите, главная героиня претерпевает разнообразные воздействия, выковывающие душу и формирующие характер. Не случайно эта роль доверена сразу двум актрисам — Лену в начале жизненного пути играет почти бессловесная Олеся Линькова, взрослую Елену — постоянно комментирующая действие и энергично вмешивающаяся в него Анна Васильева.

«Пять историй про любовь»
Фото Владимира Дьякова

Остальные актеры, напротив, играют чуть ли не по десятку ролей, создавая у зрителя ощущение калейдоскопа жизни, ее карнавала — то веселого, то печального и даже страшного. Вот героиня никак не решается подарить однокласснице любимую куклу; вот наблюдает, как ее собственная мать лжет «во спасение» талантливого коллеги; а вот мы вдруг путешествуем во времени, попадая то на фронт Великой Отечественной войны (рассказ соседки бабы Раи о своем неудачном военно-полевом романе), то во времена послевоенного детства Лениной мамы (здесь тоже рассказ о первой любви — не столь трагичной, но тоже несчастной).

В пятой — последней — истории героиня переживает собственную любовную катастрофу, но одновременно открывает для себя выход из любых жизненных неурядиц. Выход — творчество — преображение быта стихией игры, фантазии, театрального перевоплощения. И это еще одна общая тема Театра «Суббота» и режиссера Татьяны Ворониной.

С пьесой современного израильского драматурга Михаила Хейфеца «Спасти камер-юнкера Пушкина» все обстояло еще интересней. На момент постановки в «Субботе» она уже шла по всей стране, в том числе в двух драматических театрах Санкт-Петербурга: в Детской филармонии у Юрия Томошевского (в формате моноспектакля — в остролирическом исполнении Александра Миловидова) и в Театре на Васильевском у Олега Сологубова (в формате ярко-гротескного «густонаселенного» спектакля — с Артемом Цыпиным в главной роли).

«Спасти камер-юнкера Пушкина»
Фото Дарьи Пичугиной

Татьяна Воронина учла опыт предшественников и ни в чем его не повторила. Место действия в ее спектакле — то ли боксерский ринг, то ли зал суда (художник-постановщик — Юлия Пичугина). Жанр — то ли судилище (как раньше говорили, «суд над литературным героем»), то ли поединок (дуэль) главного героя — ничем не примечательного мальчишки, подростка, юноши, мужчины Михаила Питунина (эту роль в очередь играют Владимир Шабельников и Григорий Татаренко) — и «нашего всего», а также «солнца русской поэзии» А. С. Пушкина (такой роли в спектакле нет, но есть чрезвычайно на него похожий внешне Адвокат в исполнении Артема Лисача).

Поначалу не очень понятно, кого обвиняют на этом процессе: то ли Пушкина — за то, что беспрерывно путался в ногах у главного героя, то и дело выставляя его тупым малообразованным обывателем; то ли Питунина — за то, что таким обывателем был. Главный герой рассказывает обо всех случаях, когда попадал впросак по причине плохого знакомства с творчеством «великого русского поэта» (естественно, все они тут же разыгрываются актерами «Субботы» в виде ярких и точных скетчей), и постепенно нам открывается истина: не поэта Пушкина ненавидит Михаил Питунин, а возведенный вокруг него бетонный советский культ.

Юрий Александрович Смирнов-Несвицкий
Фото из архива театра

В какой-то момент они оказываются почти двойниками — зашельмованный, затравленный николаевской тиранией поэт и зашельмованный, затравленный советским застоем и перестроечным лихолетьем обыватель. Поразительным образом Пушкин от такого сопоставления ничего не теряет, напротив — обретает какую-то удивительную человечность, ранимость, хрупкость, а нелепая на первый взгляд смерть Михаила Питунина не только становится трагичным итогом поиска смысла жизни, но и происходит тогда, когда герой этот смысл обретает и переживает катарсис.

Пожалуй, именно эта — трагическая — нота и оказалась новым словом, привнесенным Татьяной Ворониной и Театром «Суббота» в петербургские интерпретации пьесы Михаила Хейфеца.