Проспект премьер

Скупо и неистово

Интервью с режиссером Олегом Степановым

Беседовала Анна Константинова

Сегодня режиссер Олег Степанов работает в Камчатском театре драмы и комедии. Осваивая новую для себя географию и труппу, собирается приступать к постановке «Калеки с острова Инишмаан» Мак Донаха. Тем временем спектакль «Женщина в песках», который он поставил в Прокопьевском театре драмы (по собственной инсценировке романа Кобо Абэ) получил ряд призов на фестивалях и вошел в лонг-лист «Золотой маски».

Санкт-Петербург спектакли Олега Степанова потрясали дважды: «Сиротливый Запад» стал лучшим спектаклем «Арт-Окраины-2014», «Холостяки и холостячки» получили гран-при фестиваля «Рождественский парад — 2017». Оба — в исполнении артистов Сарапульского драматического театра, которому режиссер посвятил шесть лет активной работы. В этом году на «Параде» очень надеялись снова увидеть театр из Сарапула… Но увы. По ряду не слишком объективных причин Олегу Степанову пришлось оставить должность главного режиссера и начинать с нуля за тысячи верст от Прикамья, труппа осиротела, а из репертуара оперативно «зачищаются» поставленные «неудобным» москвичом спектакли…

Но тем не менее, сарапульская история, о которой удалось поговорить этой весной (еще лелея надежды на благополучное разрешение конфликта и встречу с театром в декабре), сегодня кажется особенно актуальной и поучительной. Ведь у маленьких театров в маленьких городах много общего (хотя они счастливы и несчастливы каждый по-своему).

Олег, сколько лет прошло с твоего приезда в Сарапул?

6 лет

И было желание именно построить свой театр? Ведь очевидно, что здесь у тебя есть своя программа…

Безусловно. Я сюда ехал именно с этим желанием. Понимал, что именно в маленьком городе есть такая возможность.

У меня ведь была довольно сложная эпопея пристройства себя в жизни… В ГИТИСе учился целых три раза у разных мастеров — уходил, возвращался, и так 10 лет. В итоге закончил курс у Гаркалина и пошел осваивать просторы русского драматического театра. Это сейчас «молодым везде у нас дорога», очень много проектов, а тогда, в 2006-м, я не знал, куда и приткнуться. У меня даже мысль была уехать для этого в родной город Кунгур (Пермский край) — и там начать что-то с нуля. А сначала я с трудом выпустил дипломный спектакль «Папа, папа, бедный папа, ты не вылезешь из шкапа, ты повешен нашей мамой между платьем и пижамой» (пьеса Артура Копита) — причем, я сам нашел деньги на свой проект. Пригласил множество друзе, и мы все смотрели мой дипломный спектакль на малой сцене Театра им. Гоголя. А из ГИТИСа никто даже не пришел: «запишите на видео и принесите, мы посмотрим». Да и ладно.

Первое, что мне удалось «пробить», это перенос того же дипломного спектакля на сцену одного небольшого провинциального театра. Очень мощная закалка была для меня: тогда мне казалось, что руководители специально приглашают молодых-зеленых, которым можно быстро шею свернуть, чтобы они не задерживались. Либо очень потрепанных жизнью, которые тоже ненадолго. Но для меня было делом принципа выпустить свой первый спектакль на профессиональной сцене. Я приехал, провел первые репетиции, и вернулся в Москву. Вдруг из театра мне сообщают: «у нас другие планы появились, давайте вы вернетесь как-нибудь через полгодика». Я отвечаю: «нет, мне необходимо доделать, иначе потеряю веру в себя, и потом никогда ничего у меня не получится». Они сказали «нет». А я сказал «да». Взял, и на свои деньги приехал. Передо мной закрыли все цеха. Но была группа поддержки из актеров, которые устроили «бунт на корабле». И мы собственноручно сделали все декорации, прямо в фойе делали — а директор и главный режиссер только ходили и перешагивали… Короче, мы выпустили спектакль — и это была такая энергия! Где-то год его играли — на аншлагах. Потом «Папу» списали.

И пошла у меня волна детских спектаклей: ТЮЗы, ТЮЗы, ТЮЗы, а хотелось уже чего-то серьезного. И в Сарапульском театре я сначала тоже поставил сказку. Прошло несколько лет, они мне позвонили и сказали: «Главного режиссера ищем». Я согласился и приехал. Мы сразу же сделали «Сиротливый запад» МакДонаха. Потому что я с этой пьесой носился, а здесь прямо все для нее было, как будто актеры только сидели и ждали…

Сцена из спектакля «Сиротливый Запад»

Мне повезло увидеть этот спектакль на «родной» площадке. Потом вы произвели фурор на «АртОкраине»… А еще куда-то с «Западом» выбирались?

Конечно, съездили на фестиваль малых городов России. Причем, на нас смотрели так: «Надо же, не было театра — и вдруг появился!». В принципе, для новичков диплом «Лучший дуэт» — это уже было серьезно. Здесь-то, в Удмуртии, нас поначалу задвинули…

Я слышала, что был какой-то скандальный интерес местной администрации к этой постановке? Хотя в том же сезоне Ижевский драматический выпустил «Человека-подушку»…

Да скандалец был какой-то совсем мелкий, уже и не помню. Но спектакль «поднял волну», все в театре вдруг в себя поверили. И понеслось! Я закрепился, и дал себе слово, конкретно здесь что-то изменить (а изменить нужно было репертуар, поменять его почти полностью, чтобы ни за один спектакль не было бы стыдно). Поставил себе такое табу — никуда не выезжал.

Сколько?

Года четыре.

Но ведь главным не в каждый театр поедешь. Были какие-то представления о том месте и коллективе, с которым можно реализовать свои замыслы?

Когда я сюда ехал, иллюзий никаких не было и понимания, как выкручиваться — тоже. Была простая задача: поставить парочку «взрослых» спектаклей, побороться со своей уже сложившейся репутацией «детского режиссера». Эту «наклейку» попробуй, оторви!

Артисты здесь просто замечательные. Они уникальные, они самобытные, они своеобразные. Таких пойди еще найди — и не найдешь.

Да, хотя труппа не классического состава… Как бы охарактеризовать ее?

Они все — носители оригинальных характеров, типажей. Но когда мы берем игровой материал, актерский материал, он всегда на труппу раскладывается. Наверное, можем брать хоть Островского, хоть Шекспира, хоть Чехова… Иногда я жалею, что у нас тут нет парочки эталонных героя и героини.

Пока что вы без эталонных великолепно обходитесь! Причем невозможно не заметить: у этой «неформатной» труппы маленького театра из маленького городка есть совершенно оригинальная интонация — у вас никто не «шакалит», не переходит за грань пошлости, не педалирует навязчиво какие-нибудь маргинальные черты (даже в самом рискованном материале), не дает лобовых подсказок зрителю. Просится даже упоминание о «петербургском» чувстве меры и вкуса… Как это вам удается?

Однажды, пытаясь подобрать правильные слова, я сформулировал: «скупо, и неистово». Когда внутри — атомный взрыв, а внешне сохраняешь предельную скупость выражения.

Фактически, сформулирован ваш стиль.

Да. И хотя артисты иногда меня за эту присказку высмеивают, достаточно ее произнести — и она сразу срабатывает. Мы уже перешли на такой «птичий» язык… Иногда мне кажется, что я забыл, как формулировать задачи: тут рукой махнешь, там глазом моргнешь — и уже друг друга поняли.

Но если о проблемах — то сегодня это возраст артистов. Сейчас большинство из них приближаются к тридцати и «за». Сколько им еще «скакать» в репертуаре, который адресован малышовой аудитории…? Там они уже все сделали, что можно. И нужно обновление.

Нельзя не заметить, что в театре половина репертуара явно предназначена для «культпоходов»…

Да, к сожалению. На сегодняшний день мы играем 230 спектаклей в год, и из них лишь порядка 50-60 — вечерние, адресованные взрослой публике. Хотя, вроде бы, у нас не ТЮЗ.

С другой стороны, ваш театр обслуживает все группы населения, потому что он единственный в городе.

Конечно, в этом есть своя миссия. И с юной аудиторией тоже обязательно нужно работать, эту театральную бациллу в них заселять. Иначе кому потом все это будет нужно?

А как вы выбираете материал для постановки? Начали с «Сиротливого Запада», достаточно камерного. А сейчас пришли к Эрдману, где на сцене вся труппа и совсем другой масштаб.

Во-первых, работает интуиция. Во-вторых, так или иначе, пытаешься прислушиваться к тому, что происходит вокруг. Конечно, я пришел сюда с программой на пять лет и примерным пониманием того, каков будет ход развития. Потом процентов семьдесят из того, что было написано и запланировано, отвалилось: что-то не пошло, что-то потеряло актуальность… В чем-то прислушиваешься к публике. Где-то идешь на эксперимент. Задач ведь много, есть и педагогические: если я главный режиссер, то должен работать так, чтобы труппа развивалась. И молодое поколение в особенности.

С публикой — отдельная история. Когда я пришел сюда, аудиторию составляли в основном зрители пенсионного возраста. А сейчас нам все-таки удалось ее существенно омолодить, 30-40 лет — основной костяк, на который мы и работаем. Плюс к тому я прекрасно понимал, что есть проблема «фестивального спектакля», и должны были появиться спектакли, которые можно вывозить. Театр и деньги должен зарабатывать, ему не обойтись без коммерческих проектов. Поэтому для меня все довольно прагматично разложено по полочкам: здесь мы артистов развиваем, здесь мы публику привлекаем, здесь деньги зарабатываем, а здесь — едем на фестиваль.

И все это за 50 спектаклей в год… А есть любимый спектакль, или самая большая удача за прошедшие годы?

Очень сложно ответить. Ведь с каждым спектаклем связан период жизни… Когда мы «Женитьбу» делали — это и был самый любимый спектакль. А потом начинаешь работать с Эрдманом. И этот «Самоубийца» из тебя столько крови выпьет, что переключаешься полностью.

Немудрено, особенно, если режиссер успешно работает еще и как сценограф…

Приходится, а что поделать? В театре нет художника, это достаточно дорогостоящая история. Сейчас, правда, деньги стали появляться: гранты, еще какие-то возможности. Теперь художники приезжают, и это очень хорошо: когда ты режиссер и художник, спектакль за спектаклем, то мозги все-таки закипают в какой-то момент… Появляются недоработки.

Тем более, что образования профильного у тебя нет (что совершенно неочевидно в спектаклях).

Образования нет. Но у меня родители художники — наверное, какие-то генетические задатки помогают.

Конечно, если растешь в такой среде, где нормально взять карандаш и что-то выразить в рисунке…

Да. И мне это всегда было интересно. Потому что художник в спектакле формирует пространство, а если ты работаешь с художником как режиссер, то должен поставить ему задачу. Не просто: «нарисуй мне что-то там»…

Поэтому я часто сам делаю рисунок или даже макет — и на его основе мне художник что-то предлагает или соглашается с моей идеей, доводит ее до ума. Идеи у меня есть, только трудно в плане технологии, здесь мои познания очень скудны.

Сцена из спектакля «Холостяки и холостячки»

Из всех твоих спектаклей, поставленных здесь, какой самый коммерчески успешный?

«Бон аппетит» (комедия Марка Камолетти «Ужин по-французски»). Это был для меня первый опыт общения с такой драматургией. Мы, конечно, нашли ключ к материалу, чтобы не скатиться в пошлость. Даже нашли место для «актерского подвига» — для каждого героя есть вокальный номер на французском языке (что материал уже немного «приподняло»). Я решил поиграть со «штампами» современной сценографии, которые встречаешь через раз: искусственная зеленая травка, «бегущая строка»… Но мое высокомерное отношение изменилось на премьере, я сам до сих пор не понял этого эффекта: публика нас просто заставила полюбить этот спектакль. Вдруг получилась такая история, которая оказалась всем по душе. Этот спектакль на сегодня уже посмотрели 4000 зрителей — для нашего маленького города и театра с залом в 180 мест, это очень много!

Такая же судьба постигла «Трактирщицу» Гольдони, за год мы ее сыграли около двадцати раз. Это уже много, почти половину из пятидесяти. Там тоже случился актерский подвиг — хор на четыре голоса, — хотя это было непросто, со слезами-истериками в процессе. Но мы со всем справились, и спектакль получился. Актриса получила «Лучшую главную женскую роль» на республиканском смотре «Удачи сезона».

А «Холостяки и холостячки» Ханоха Левина? На петербургском «Рождественском параде» в прошлом году они всех положили на лопатки… Но для Сарапула это текст явно провокационный. В своем роде не хуже МакДонаха.

С «Холостяками» получилась такая штука: мне стало интересно «прощупать» нашу публику: как она воспримет такой провокационный материал? И когда мы уже познакомились с пьесой, то в театре случилась истерика. На меня доносы даже писали, кто-то даже бегал в наш местный «белый дом», призывал проверить: куда я веду труппу? Но спектакль выпустили — и опять случилось театральное чудо. Прежде всего, там замечательно работают артисты…

И это у нас тоже отметили, дипломом за лучшую мужскую роль Артему Шевченко.

И еще необычная для этого театра форма, максимально камерная, на близкий контакт со зрителем. В тот год мы выпустили две премьеры: «Лампу Аладдина» (самой «большой» формы), плюс «Холостяки и холостячки» (самый маленький спектакль, на 30-40 зрителей). Мы его играем с 2014 года — и все время на аншлагах! Впихиваются всегда человек по 60-70, сидят друг у друга на головах, и, кажется, очень этому рады.

Кажется, вам удалось спровоцировать парадоксальную ситуацию: театр, занял какое-то такое место в городской жизни, у него даже появились молодые фанаты… Несмотря на то, что я, несколько дней перемещаясь по городу, не увидела ни одной афиши.

Да, есть в городе люди, которые видели весь репертуар. И я очень рад, что появились зрители, которые поход в театр воспринимают уже не просто как убийство времени, а погружаются вместе с нами в этакое интеллектуальное приключение.

И насколько сегодня близок тот идеал, который ты видел, начиная работать в Сарапуле?

Хочется довести эту историю с «театром-домом» до возможного идеала. Достроить какое-то уникальное пространство, всегда открытое зрителю. Опять же, актеры, которые здесь работают — они чаще всего не приезжие, они здесь рождаются, приходят в студии, получают образование, остаются в городе и в театре. Поэтому изначально я для себя прописывал какие-то концепции: что зритель может чуть ли не «подглядывать за процессом», что создается для него особая среда… Видел театр интеллектуальным центром маленького города, аккумулирующим вокруг себя всех, кто интересуется чем-то, кроме огорода. Но может быть все-таки этот самый «маленький театр в маленьком городе» — утопическая история.

Поэтому сейчас ты ставишь «В ожидании Годо»? Опять провокация для маленького города или какие-то другие замыслы?

Я обычно не строю каких-то планов — просто делаю спектакль, а там — уже как получится. «Годо» — непростая задача. В том числе и педагогическая. Театр абсурда, с которым ни один из актеров театра еще не сталкивался. И зритель здешний — тоже. Поэтому «Годо» — это эксперимент, который нас, надеюсь, выведет к чему-то. К еще более сложной драматургии. Мы ведь еще не обращались к Шекспиру (а я почему-то думаю, что к нему можно выйти через Беккета).

Сцена из спектакля «В ожидании Годо»

P. S. Премьера «В ожидании Годо» состоялась 29 ноября. Дирекция театра изменила свое решение пригласить режиссера для завершения постановки и выпустила спектакль без его участия.

Апрель 2018